Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли

Mearbhall, понятие, которое я не могла выразить по-английски. Это был свет внутри меня, который невозможно было объяснить даже самой себе.

Солнце опускалось за горизонт на западе. Красно-янтарное небо постепенно темнело. Взошла луна. Ноги мои закоченели. Я шагнула назад и, очутившись на песке, наклонилась и начала растирать правую ступню. Оказавшаяся тут как тут старушка уже массировала и растирала мне левую.

– Болит, – сказала я Мауре.

– Это жизнь возвращается, – кивнула она. – И начинает циркулировать кровь.

Моя ирландская кровь.

Когда мы возвратились в гостиницу, мистер Дженсон и остальные члены комитета по-прежнему сидели в библиотеке, развалившись в своих креслах лицом к огню. В камине горело дерево, не торф, а я пробыла в Голуэе уже достаточно долго, чтобы понимать, что в стране, где так мало деревьев, эти большие поленья стоят больших денег. Маура показывала мне Барнский лес, когда мы возвращались в Голуэй уже не по берегу, а по дороге.

– Он относится к поместью Линчей, – сказала она. – Арендаторам не позволяется брать даже опавшие ветки. Потому что все деревья принадлежат лендлордам. «Ирландия в высшей степени одетая и одновременно в высшей степени голая», – цитировала она. – Это слова из «Истории Ирландии» Джеффри Китинга. А ведь когда-то нас называли «и без того лесистым островом, заросшим лесами». Но каждая новая волна завоевателей вырубала деревья: викинги – для своих пиратских дракаров, нормандцы – для замков, а потом англичане – для своего военного флота. Про тех британских моряков говорили, что это «смельчаки, надежные, как их корабли из дуба». Вот только дубы эти были нашими. И в итоге в Ирландии осталось очень мало деревьев, которые росли бы не на территории поместий богачей.

Выходит, крестьяне-арендаторы не могли топить свои очаги дровами, а вот отель «Грейт Саутерн» мог себе это позволить без проблем.

Сирил заторопился нам навстречу:

– Где вы были? Поезд отправляется через полчаса!

– Но вы ведь сказали, что паровоз на Донегол уйдет не раньше девяти, а сейчас только восемь, – удивилась я.

Голос подал мистер Дженсон:

– Вы не едете с нами в Донегол, мисс Келли. Вы возвращаетесь в Дублин и там садитесь на корабль во Францию. Я не могу допустить больше таких инцидентов, как сегодня.

– Так вы увольняете меня? – уточнила я.

– Мы умышленно не включали в группу наблюдателей американцев ирландского происхождения, чтобы наш доклад не был затуманен расовыми предубеждениями, – заявил он.

– Что? Какими еще расовыми предубеждениями? Вы сами видели эти разрушения. Вы были там сегодня утром, когда…

– После вашего ухода, мисс Келли, капитан Пайк вернулся. Он выяснил, что вы состояли в отношениях с известным преступником. Вы использовали наш комитет в своих личных целях. Вы подвергли риску всех нас. Ради нашей собственной безопасности мы должны следить за своей объективностью, чтобы к нашим рекомендациям относились серьезно.

Я не собиралась извиняться за то, что встречалась с Питером Кили. А что касается объективности, то о чем вообще речь? Англия стоит своим сапогом на горле Ирландии уже восемь столетий. Мы сбрасываем этот сапог. Sassenach воюют за то, чтобы сохранить свой контроль над нами. И это безжалостная и грязная война, развязанная против простого народа.

– Вы считаете, что, если мы будем вежливыми с британцами, они от этого будут обращаться с ирландцами лучше? – задала я вопрос мистеру Дженсону. – Пойдемте, Сирил. Мод особенно хотела, чтобы я задокументировала зверства в Донеголе. Именно там она впервые поняла всю несправедливость такого угнетения, и…

– Вы только послушайте себя, мисс Келли, – перебил меня мистер Дженсон. – Такого рода эмоции противоречат нашим целям.

– Ладно, – согласилась я. – Раз вы меня увольняете, я просто остаюсь здесь.

– Не самая лучшая идея, Нора, – вмешался Сирил. – Пайк арестует вас.

– Вот и хорошо, в газетах напишут, что…

– Вот тут притормозите, Нора, – снова перебил меня он. – Вы рискуете попасть прямо в руки Sassenach. В результате вы дискредитируете всех и вся, а также привлечете внимание к другу, – он повысил голос, – которое этому другу совершенно ни к чему.

И тут я сообразила: а что, если моя фотография попадет в газеты? И что, если кто-то из Чикаго увидит ее? Нора Келли не погибла. Нет, она попала в тюрьму.

– У нас нет времени на споры, – подытожил мистер Дженсон. – Возвращайтесь в Париж. Оплату ваших услуг мы вам вышлем.

Я вспомнила, как Питер радовался, что я буду документировать доказательства имевших здесь место злодеяний. «Нам необходимы фотографии, – сказал он. – Потому что англичане – большие мастера убеждать мир в том, что они миротворцы, а не преступники».

– Не увольняйте меня, пожалуйста, – попросила я. – Фотографии очень важны. Ну где вы возьмете здесь другого фотографа? А я обещала и Мод, и Джону Куинну.

– Вы знакомы с Джоном Куинном? – насторожился мистер Смит.

– Да. Это он порекомендовал меня сюда.

Смит был заинтригован и слушал меня очень внимательно.

– Собственно говоря, я знаю многих членов Национального совета и целую кучу народу из комитетов штата, – продолжала нагнетать я. – Например, Патрик Нэш из Чикаго – близкий друг нашей семьи.

– Нэш, – задумчиво повторил мистер Смит. – Я встречался с Патом Нэшем. Он очень щедро поучаствовал в финансировании этой нашей поездки.

– Я знакома с кардиналом Манделейном, а в школу ходила вместе с дочкой Пола Дрималски, и еще… – тараторила я.

– Ладно, ладно, – остановил меня Сирил. Он повернулся к мистеру Дженсону. – Может быть, все-таки дадите Норе второй шанс выступить в качестве беспристрастного наблюдателя, который вообще не открывает рот, а просто делает фотографии, за что ему, собственно, и платят?

Мистер Дженсон не отвечал.

Голос подала Маура:

– Нора тонко чувствует эту страну, ее природу и людей. Вы ведь хотите, чтобы ваши фотографии брали зрителей за душу, разве не так? Это же верный способ собрать нужные средства. А для этого, наверное, необходимо немного страсти, – заключила она.

– Но страсть моя теперь будет очень тихой и спокойной, – вставила я. – Обещаю вам, что буду абсолютно незаметной. Ну пожалуйста. Господь предоставил мне такую возможность проявить свои способности ради благородной цели. Не лишайте меня этого шанса.

«Они ведь, в конце концов, квакеры», – думала я. Мистер Смит процитировал Библию, что-то насчет добродетели в глиняных сосудах. Они посовещались, и меня восстановили на работе.

В последующие три недели мы сделали девяносто пять остановок, проехав от Донегола на северо-западе до Тимолига на крайнем южном побережье, охватив все центральные районы. Мы доказывали то, что британское правительство отрицало: девяносто процентов урона английские войска нанесли частной собственности гражданского населения на общую сумму примерно двадцать миллионов долларов, целое состояние. Разрушено сто пятьдесят городов, что, по словам мистера Дженсона, в процентном отношении равносильно пяти тысячам в масштабах Соединенных Штатов.