Зима мира - Кен Фоллетт

Эрик осматривал оттаивающее тело. Он увидел черный цвет гангрены на ступне одной ноги и на пальцах другой.

Когда вода стала остывать, они его вынули, осушили, прикладывая полотенца, уложили в постель и накрыли одеялами. Потом они обложили его завернутыми в полотенца горячими камнями.

Больной был в сознании.

– Мне отрежут ногу? – спросил он.

– Это будет решать врач, – привычно сказал Эрик. – Мы лишь санитары.

– Но вы видите столько больных! – упрямо сказал он. – Как вы думаете?

– Я думаю, может, еще обойдется, – сказал Эрик. Если нет – он знал, что тогда будет: на той ноге, что меньше пострадала, Вайсс решит ампутировать пальцы – и отрежет их большими, как болторез, щипцами. А вторую ногу отнимут ниже колена.

Через несколько минут пришел Вайсс. Осмотрев ноги мальчишки, он, не раздумывая, сказал:

– Готовьте пациента к ампутации.

Еще один сильный молодой парень проведет всю оставшуюся жизнь калекой, в отчаянии подумал Эрик. Бедняга!

Однако пациент смотрел на это совсем иначе.

– Слава богу! – сказал он. – Больше мне не придется воевать.

Пока они готовили мальчика к операции, Эрик думал, что этот – один из многих, пребывающих в упадническом расположении духа. К таким относилась и его собственная семья. Он много думал о своем покойном отце и чувствовал не только горечь утраты, но в глубине души – и ярость. Вот не пожелал старик присоединиться к большинству и разделить триумф Третьего рейха, с горечью думал он. Вечно он был чем-то недоволен, обсуждал решения фюрера, оказывал пагубное действие на боевой дух вооруженных сил… Зачем ему надо было оставаться таким бунтовщиком? Почему он был приверженцем изжившей себя идеологии демократии? Свобода ничего не дала Германии, в то время как фашизм прямо-таки спас страну!

Он злился на отца, но при мысли о том, как он умер, к глазам подступали горячие слезы. Сначала Эрик не допускал мысли, что его могли убить в гестапо, но скоро понял, что это было вполне возможно. Там же не учителя воскресной школы работают – они избивают тех, кто распускает о правительстве лживые сплетни. А отец все выспрашивал, не убивает ли правительство неполноценных детей. Надо было быть таким дураком, чтобы слушать англичанку-жену и чересчур жалостливую дочь! Эрик любил их, но тем больнее ему было, что они так упорны в своих заблуждениях.

Приехав в отпуск в Берлин, Эрик навестил отца Германа. Этот человек первым открыл для него восхитительную философию нацизма, когда они с Германом были еще мальчишками. Теперь господин Браун был в СС. Эрик рассказал ему, что в баре один человек утверждал, что правительство убивает неполноценных в специальных больницах.

– Правда то, что калеки – тяжелый балласт, мешающий нашему пути к новой Германии, – сказал Эрику господин Браун. – Раса должна быть очищена – необходимы репрессии евреев и других вырождающихся народов, запрет на смешанные браки, в результате которых появляются полукровки. Но никогда нацисты не применяли эвтаназию. Мы целеустремленные, жесткие, иногда даже жестокие – но мы не убиваем людей. Это ложь коммунистов.

Отцовские обвинения оказались ложными. И все же порой Эрик плакал.

К счастью, он был ужасно занят. Утром всегда был наплыв больных – обычно это были люди, пострадавшие накануне. Потом была небольшая передышка перед тем, как начинались жертвы нового дня. Прооперировав мальчишку с обморожениями, доктор Вайсс и Эрик с Германом пошли в тесную подсобку на короткий утренний перерыв.

Герман поднял голову от газеты.

– В Берлине говорят, что мы уже победили! – воскликнул он. – Приехали бы они сюда и сами посмотрели, что здесь творится!

– Фюрер произнес интереснейшую речь во Дворце спорта, – сказал доктор Вайсс со своим обычным цинизмом. – Он говорил, что русские – неполноценные животные, и это вселяет в меня надежду. Я-то подумал было, что русские – сильнейшие противники из всех, с кем мы только сталкивались. Они сражались дольше и упорнее, чем поляки, бельгийцы, голландцы, французы или англичане. Пусть у них плохо со снаряжением, с руководством, с питанием – они все равно бегут на наши пулеметы, размахивая своими древними винтовками, словно им все равно, жить или умирать. Я рад слышать, что все это – признак того, что они животные. Я-то начал бояться, что они отважные патриоты.

Как всегда, Вайсс делал вид, что согласен с фюрером, хотя имел в виду прямо противоположное. Герман просто пришел в замешательство, а Эрик понял и разозлился.

– Какими бы ни были эти русские, – сказал он, – а они проигрывают войну, – сказал он. – Мы в шестидесяти километрах от Москвы. Фюрер оказался прав.

– И он намного умнее Наполеона, – сказал доктор Вайсс.

– Во времена Наполеона самым быстрым средством передвижения был конь, – сказал Эрик. – А сегодня у нас есть двигатель внутреннего сгорания и радиосвязь. Современные коммуникации дали нам возможность достичь успеха там, где Наполеон потерпел поражение.

– Ну или дадут, когда мы возьмем Москву.

– А это произойдет в ближайшие дни, если не часы. Не можете же вы сомневаться в этом!

– Почему не могу? Насколько мне известно, кое-кто из наших генералов предложил остановиться там, где мы сейчас, и строить оборонительные укрепления. Мы могли бы защищать эти позиции и подтягивать резервы, а весной снова перейти в наступление.

– На мой взгляд, это трусость и предательство! – горячо сказал Эрик.

– Вы правы – должно быть, правы, потому что именно так и ответили этим генералам из Берлина, насколько мне известно. Тем, кто в штабе, наверное, лучше видны перспективы, чем тем, кто находится на передовой.

– Мы уже почти разбили Красную Армию!

– Но, похоже, Сталин, словно фокусник, достает новые армии из ниоткуда. В начале этой кампании мы думали, что у него двести дивизий. Теперь мы считаем, что у него их более трехсот. Где он нашел еще сотню?

– Расчеты фюрера в итоге оправдаются – опять!

– Конечно, Эрик. Оправдаются.

– Он еще никогда не ошибался!

– Один человек решил, что сможет летать. И прыгнул с крыши десятиэтажного здания. Когда он, тщетно маша руками, пронесся мимо пятого этажа, стоявшие там люди услышали его слова: «Пока все в порядке».

В подсобку вбежал солдат.

– Несчастный случай, – сообщил он. – В карьере к северу от города. Авария, столкнулись три машины. Пострадали офицеры СС.

СС изначально были войсками личной охраны Гитлера и сейчас составляли элиту власти. Эрик восхищался их исключительной дисциплиной, их в высшей степени элегантной формой и особенно приближенным к Гитлеру положением.

– Мы пошлем санитарный фургон, – сказал Вайсс.

– Это Айнзацгруппа, группа особого назначения, – сказал солдат.

Эрик краем уха слышал о группах особого назначения. Они шли вслед за армией на занимаемые территории и сгоняли вместе тех, от кого можно было ждать неприятностей и саботажа – например, коммунистов. Наверное, они устраивали за городом лагерь военнопленных.