Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание - Леонид Михайлович Млечин

Одновременно находящаяся там же, в Калифорнии, в Сан-Диего, лаборатория нейропсихологии военно-морского флота получила дополнительные ассигнования для продолжения работы с преступниками, отбывающими наказание в военных тюрьмах. По просьбе Пентагона власти некоторых штатов передавали в распоряжение лаборатории убийц, приговоренных к смертной казни. Офицеры разведки отбирали молодых, физически развитых парней, они, ошалев от счастья, с готовностью соглашались на все, что им предлагали офицеры ВМС.

В лаборатории в Сан-Диего опытные психиатры искусно стимулировали в них преступные наклонности. Им без конца показывали специально отснятые для них кровавые фильмы, заставляя вживаться в атмосферу насилия. Они должны были научиться убивать, не испытывая при этом никаких чувств. У специалистов сандивской лаборатории был большой опыт. Еще в начале семидесятых годов они отбирали людей с преступными наклонностями из числа подводников, десантников, готовили их, и по заказу ЦРУ отправляли в распоряжение посольств — местные резидентуры использовали их в так называемых «операциях по ухудшению здоровья». Так в семидесятые годы аппарат ЦРУ именовал политические убийства.

Гейтс самолично извлек Микки Рицци из тюрьмы штата Вашингтон, где тому предстояло отбыть срок, значительно превышающий среднюю продолжительность человеческой жизни.

Преступная карьера Микки, как установил Гейтс по материалам дела, хранившегося в тюремной канцелярии, началась, когда парню исполнилось семнадцать лет. Вдвоем с приятелем они ворвались в квартиру, где шла игра в покер по-крупному, под дулами револьверов заставили десять человек раздеться до исподнего и встать лицом к стене. Выручка составила четыре тысячи долларов.

После этого Рицци вступил в мафию. Уже на свободе Микки рассказал Гейтсу, как было дело.

Мафиози со стажем, который привел его в «семью», сам волнуясь не меньше Рицци, поучал его: «Если все пойдет нормально, то, после того как принесешь клятву, ты должен обойти всех по очереди, поцеловаться с каждым и представиться».

Они приехали в обычный нью-йоркский многоквартирный дом и поднялись на седьмой этаж. Их провели в большую комнату, где собралось три десятка человек. Рицци увидел босса — главу семьи, справа сидел его советник, слева — заместитель. Глава семьи поднялся, и все затихли.

— Соедините руки, — громко и величественно произнес он. — Сегодня мы собрались, чтобы принять новых членов в нашу семью. Сейчас, Рицци, — он обратился к Микки, который от волнения плохо понимал сицилийский диалект, на котором говорил босс, — ты вступаешь в почетное общество «Коза ностра», которое принимает людей особого мужества и преданности. «Коза ностра» становится самым главным в твоей жизни. Важнее родных, важнее страны, важнее Бога. Когда тебя позовут, ты обязан прийти, даже если твоя мать, или жена, или дети находятся на смертном одре.

Глава семьи показал на скрещенные нож и пистолет, которые лежали на столе.

— Вот инструменты, с помощью которых ты живешь и умираешь.

Рицци поднял правую руку, глава семьи быстрым движением рассек ему указательный палец, показалась капелька крови.

— Эта кровь символизирует твое вхождение в семью. Мы едины до смерти.

Глава семьи помолчал мгновение, потом сделал шаг вперед, поцеловал Рицци в обе щеки.

— Отныне ты наш друг.

Церемония закончилась. Ноги у Микки дрожали. Он обошел всех, целуя каждого и пожимая руки.

Через три года по приказу «семьи» Микки убил преуспевающего торговца наркотиками, который принадлежал к другой группе мафии. Кто-то донес на Микки, и его арестовали.

Микки Рицци был одним из лучших учеников в Форт-Брагге, поэтому его выбрали исполнителем акции, ради которой они с подполковником Гейтсом прилетели в Токио. Рицци не отказывался ни от одного задания и выполнял все максимально добросовестно.

Капитан второго ранга Катаока начал свой день с того, что отправился в сектор информации. Случайно услышанный им вчера разговор братьев Яманэ в ресторане насторожил разведчика. А что, если Сэйсаку Яманэ проболтался? В таком случае первой полетит голова Катаока.

В электронную память компьютеров специальных служб вносились всевозможные данные о японцах: сведения о семейном положении, доходах, покупках, состоянии здоровья, работе, поездках за границу и внутри страны, телефонных разговорах.

Составление справки о Сэйсаку Яманэ не потребовало много времени. Катаока получил даже фотографии его близких родственников и без труда узнал на одной из них вчерашнего собеседника Сэйсаку. Больше всего поразило Катаока, что оба Яманэ были сыновьями капитана рыбацкого судна «Никко-мару», потопленного американской подводной лодкой «Эндрю Макферсон».

После разговора с Эдогава покойный депутат парламента от оппозиционной партии предстал перед Акидзуки в новом свете.

Нирадзаки был динамичным и способным политическим деятелем. Он добился поддержки избирателей на первых послевоенных выборах и с тех пор постоянно избирался в парламент. В избирательном округе Нирадзаки неизменно выражали доверие даже в те годы, когда его партия стремительно теряла престиж, и поддержку в стране. Нирадзаки делал все, что в его силах, для выполнения пожеланий избирателей, особенно в сфере благоустройства, строительства дорог, мостов.

Бывший лейтенант императорского военно-морского флота пережил после войны поразительную политическую эволюцию. Он отказался от слепого поклонения императору и идеи Великой Японии.

У него были большие связи в разных слоях общества, и к нему стекалась различная информация о том, что происходит в вооруженных силах. Ему стало известно и о попытке группы молодых офицеров совершить государственный переворот.

— Но дело состояло в том, что выступления Нирадзаки, даже когда он располагал доказательствами, — говорил Годзаэмон Эдогава, — ни к чему не приводили. Особенно его удручала меняющаяся обстановка в стране. Люди свыклись с существованием вооруженных сил, многие стали считать, что армия и в самом деле необходима.

История с попыткой военного переворота, — продолжал адвокат, — обернулась в результате против самого Нирадзаки. Его информатор, арестованный и запуганный армейской контрразведкой, показал, что обманул депутата, сообщил ему заведомо ложные сведения. Это сильно подействовало на Нирадзаки. Он просто заболел.

Инспектор Акидзуки, поначалу считавший разговор с Эдогава просто неформальным допросом свидетеля, понемногу проникался сочувствием к покойному Нирадзаки, сохранившему в насквозь коррумпированном мире политики какие-то идеалы. Акидзуки ознакомился с финансовыми делами депутата: тот жил, строго укладываясь в рамки получаемого им в парламенте вознаграждения.

— А что, не готовил ли Нирадзаки-сан какое-то новое разоблачение?

И вот здесь Акидзуки почувствовал странную заминку в рассказе Эдогава.

На этот вопрос адвокат, уведя разговор в сторону, так и не ответил. Рассказав еще два-три малозначительных эпизода из жизни Нирадзаки, Эдогава предложил инспектору еще полюбоваться на маски Но.

— Каждую минуту маски приобретают новое выражение. Если у маски есть душа, она живет, но если души нет, она покрывается пылью и грязью, — говорил Эдогава. — Каждый раз, когда я рассматриваю их, мне кажется, что это совсем новые маски и я никогда не видел