Голубой Марс - Ким Стэнли Робинсон

Но когда-то, шестьдесят лет назад, она стояла здесь же, под огромным мостом, по которому проходила железная дорога, соединявшая скалы над устьем каньона Дао, – под знаменитым мостом Адовых Врат. А город тянулся вниз по крутым солнечным склонам с обеих сторон реки и выходил к самому морю. Там сейчас только песок – не считая полосы льда, что виднелась на горизонте. Раньше город был меньше и проще, а каменные ступени улиц – грубыми и пыльными. Теперь же они слегка стерлись, а пыль за прошедшие годы смыло прочь, и все стало чистым и покрылось темным налетом. Теперь это место походило на красивую средиземноморскую бухту, разместившуюся в тени моста, из-за которого весь город казался миниатюрным – сделанным из папье-маше – или картинкой с открытки из Португалии. По-настоящему красивым это место становилось в первые минуты осеннего заката, затененное и румянящееся в лучах, тянущихся с запада, в цвете сепии, словно мгновение, запечатленное в янтаре. Но как только она прошлась здесь с той сильной молодой амазонкой, когда перед ней, Майей, открывался новый молодой мир, этот истинный Марс, – она увидела, как изменились хорошо знакомые ей улицы, и почувствовала, что сама она остается частью прошлого.

За этими воспоминаниями и село солнце. Майя вернулась в здание «Праксиса», под сенью все того же моста. Последняя лестница к нему была особенно крутой, и, поднимаясь рывками по ней, Майя вдруг ощутила дежавю. Она уже это делала – не только поднималась по этой лестнице, но и поднималась с чувством, что это уже было. С точно таким же чувством, что и в прошлый свой визит.

Ну конечно – она была одним из первых исследователей бассейна Эллады, в первые годы после Андерхилла. Это вылетело у нее из головы. Она помогла основать Лоу-Пойнт, а потом разъезжала по бассейну, изучая его, когда здесь еще никто не бывал, даже Энн. А позднее, когда она уже работала в «Дип-Уотерс» и осматривала новые поселения уроженцев, у нее возникло похожее ощущение.

– Боже! – воскликнула она в ужасе.

Слой за слоем, жизнь за жизнью – они жили так долго! Это чем-то напоминало реинкарнацию, вечное возвращение.

Но в этом чувстве было и маленькое зерно надежды. Тогда, при первом ощущении выпадения из реальности, она начала новую жизнь. Да, точно: переехала в Одессу и оставила след в истории революции – помогла ей победить своим упорным трудом, много думала о том, почему люди поддерживали перемены, как было их провести, не вызвав неприятных последствий, которые тем не менее наступали после каждой революции, обесценивая все блага, что они приносили. И им вроде бы удалось этих неприятностей избежать.

По крайней мере, пока. Пожалуй, она не так уж и преуспела, как ей казалось, – разве что не так откровенно провалилась, как Аркадий, Джон или Фрэнк. Кто теперь мог быть уверен? Ведь больше нельзя было сказать, что на самом деле происходило в истории – она была слишком необхватной, слишком незавершенной. Все что угодно могло произойти везде где угодно. Кооперативы, республики, феодальные монархии… А в каком-нибудь свихнувшемся караване наверняка уже правили сатрапы… И любой образ, имевший место в истории, мог теперь где-нибудь воплотиться. То, во что ее вовлекли сейчас, – проблемы поселений молодых уроженцев, которые требовали воды и сбрасывали с себя путы ВП ООН… нет, не так… что-то другое…

Но, стоя у двери, ведущей в квартиру «Праксиса», она не могла вспомнить что. Следующим утром им с Дианой предстояло сесть в поезд и отправиться на юг, вокруг юго-восточного изгиба Эллады, чтобы увидеть хребты Зеа и туннель лавовой трубы, который теперь превратили в акведук. Нет, она была здесь, потому что…

Вспомнить никак не удавалось. Ответ вертелся на кончике языка… «Дип-Уотерс». Диана… Они только что ездили по каньону Дао, на дне которого уроженцы и иммигранты пытались обустроить сельское хозяйство, создать сложную биосферу под своим гигантским шатром. Некоторые из них говорили по-русски, и от звуков родной речи у нее на глаза наворачивались слезы! Вот голос матери, резкий и язвительный, – она гладила одежду в тесной кухне их квартирки, раздавался едкий запах капусты…

Нет, тоже не оно. Майя посмотрела на запад – в сумраке мерцало море. Песчаные дюны восточной Эллады затопило водой. Должно быть, прошло целое столетие, не меньше. Она находилась здесь по какой-то другой причине… Множество лодок, крошечных точек за волнорезами в гавани – словно ожившая картинка с почтовой марки. Нет, уже не вспомнить. От неприятного ощущения «кончика языка» у нее началось головокружение, затем тошнота – как если бы от него можно было избавиться с приступом рвоты. Она присела на ступеньку. Вся ее жизнь вертелась на кончике языка! Вся жизнь! Она громко застонала, и дети, бросавшиеся камнями в чаек, посмотрели на нее. Диана. Она случайно встретила Ниргала, они поужинали… Но Ниргал заболел. На Земле!

И все вернулось, как по щелчку, словно удар в солнечное сплетение, окатив ее всю волной. Путешествие по каналу, ну конечно же, погружение в затопленный Берроуз, Джеки, несчастная дурочка Зо. Конечно, конечно, конечно… Да, она забыла все это не насовсем. Теперь это казалось таким очевидным. Оно ушло не по-настоящему, это лишь кратковременный сбой в ее мышлении, пока внимание сосредоточилось где-то в другом месте. В другой жизни. Сильная память была по-своему целостной и по-своему опасной – так же, как и слабая. Такой вывод вытекал из мысли, что прошлое было интереснее настоящего. Что во многом соответствовало действительности. Но все же…

Все же ей пока не хотелось вставать. Тошнота еще не прошла. Она ощущала давление в голове, будто после этого «кончика языка» остались какие-то нарушения; да, момент неприятный. Трудно это отрицать, все еще чувствуя пульсацию от болезненных импульсов.

Она наблюдала, как в уходящих сумерках город погрузился в темно-оранжевые тона, а потом замерцал таким цветом, как если бы молния сверкнула в бутылке из коричневого стекла. Настоящие Врата Ада. Она задрожала, поднялась и неуверенно пошла вниз по ступеням в сторону гавани, где набережные освещались яркими, собирающими мошек шарами, развешенными у таверн. Сверху, как негативное изображение Млечного Пути, вырисовывался мост. Майя прошла за доки, к пристани для судов.

Там была Джеки, и она шла навстречу. С ней было несколько помощников, но все они шагали чуть позади. Заметив Майю, Джеки сжала губы, лишь слегка, но Майе этого хватило, чтобы заметить, что ей – сколько? – лет девяносто? Сто? Она была красива, она была властна, но уже не молода. Вскоре события поплывут и в ее голове – так же, как и у всех остальных. История – это волна, которая движется сквозь время чуть быстрее, чем человеческая жизнь, поэтому даже когда люди жили всего семьдесят-восемьдесят лет, к моменту своей смерти они оказывались позади этой волны – сейчас же они отставали гораздо сильнее. Ни один парус не мог позволить человеку за ним угнаться, ни один птичий костюм не мог позволить справиться с волной. Ах, вот в чем дело: это смерть Зо она увидела на лице Джеки. Та изо всех сил старалась не подавать виду, поскорее об этом забыть. Но у нее не получалось, и вот она теперь – старуха у воды, отражающей звезды, висящие над Адовыми Вратами.

Майя, потрясенная глубиной этого образа, остановилась. Джеки тоже. Вдали гремела посуда, из ресторанов доносились шумные разговоры. Две женщины смотрели друг на друга. Майя не помнила, чтобы раньше у нее случались такие моменты с Джеки, – не помнила, чтобы они показывали друг другу свое признание, глядя вот так глаза в глаза. «Да, ты настоящая, и я настоящая. И вот мы вдвоем, стоим и смотрим». Майе показалось, будто внутри нее треснули большие стекла. Почувствовав себя свободнее, она развернулась и ушла.