Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

В ставке Брусилова в Каменец-Подольске во время посещения ее военным министром проходил съезд делегатов Юго-Западного фронта, который наблюдал Федор Степун. От большевиков выступал популярный на фронте прапорщик Крыленко, которому предстояло стать Главковерхом Красной армии и главным прокурором СССР. Его речь, «призывавшая к немедленному осуществлению всех народных требований в тылу и к смелому разрыву с грабительскими началами старой международной политики ради немедленного мира, имела громадный успех. Не только большевики, но и солдаты-оборонцы слушали сумрачного, низкорослого, уже седеющего прапорщика в солдатской гимнастерке, с нескладно прицепленной к низко спущенному ремню непомерно длинной шашкой с напряженным вниманием и безусловным сочувствием». С официальным ответом от имени Всероссийского съезда Советов выступал Станкевич, которому была устроена настоящая овация, в которой участвовало все офицерство с Брусиловым во главе. Предложенная Станкевичем оборонческая резолюция собрала, несмотря на «непобедимого» Крыленко, девять десятых голосов»[1439].

Во второй день съезда — 14 мая — выступал Керенский. «Большой зал, где собрались депутаты, был забит до отказа. Со всех сторон на меня смотрели люди с изможденными лицами и лихорадочно горящими глазами. Атмосфера была накалена до предела»[1440]. Приняла аудитория военного министра совсем неплохо. «Движения его были как будто еще стремительнее, жесты еще повелительнее и страстный, резкий на верхах голос еще необъятнее… В его речи чувствовалась живая, всепримиряющая вера в Россию, в революцию, в справедливый мир и даже в возможность наступления. Главным же образом в нем чувствовалась святая, но и наивная русско-либеральная вера в слово, в возможность все разъяснить, всех убедить и всех примирить»[1441], — замечал Степун.

В тот же день был обнародован приказ — воззвание Керенского к войскам — о подготовке в наступлению: «Не для захватов и насилий, а во имя спасения свободной России вы пойдете вперед, туда, куда поведут вас вожди и правительство. Стоя на месте, прогнать врага невозможно. Вы понесете на концах штыков ваших мир, право, свободу и справедливость»[1442]. Приказ вызвал много разговоров. «Правая печать торжествовала возвращение России к традиционной политике верности союзникам. Большевики метали громы и молнии против военного министра, вновь собирающегося бросить миллионы солдат в бойню»[1443].

Речь в Каменец-Подольске была началом знаменитого словесного турне Керенского, который вскоре получил прозвище «Главноуговаривающий», для подъема боевого духа фронтовых частей перед наступлением. Как правило, военного министра как оратора ждал большой успех, почти отовсюду он уезжал под громкие крики «Ура!». Станкевич был с Керенским в Одессе: «Опять затаившая дыхание многотысячная аудитория, не поддающееся описанию воодушевление, море красных знамен, пение революционных песен. Помню ярко момент: громадный зал переполненного Большого театра неистовствует в овациях. Керенский стоит на эстраде, красные, расшитые знамена всех депутаций осеняют его. А невдалеке за ним стоит адмирал в белой форме с сухим, энергичным, бледным английским лицом — адмирал Колчак»[1444].

Однако за этим мало что следовало, да и аудитории чувствовали неискренность. Как констатировал Половцов «отсутствие интереса к солдатской личности было слишком в Керенском ясно, а наряду с этим, когда какое-нибудь начальство предлагало «ура нашему Александру Федоровичу, он, очевидно, солдатское «ура» принимал за чистую монету в большей степени, чем какой-либо из российских самодержцев».

Особенно Керенскому не удавалось приветствие конного строя, как на плацу в Павловске: «Он взгромоздился на седло и, взяв в руки мундштучный повод с одной стороны и трензельный с другой, поехал по фронту, в то время как конюх следовал пешком у головы лошади, по времени давая ей направление, а другой бежал сзади, вероятно, с целью подобрать Керенского, если он свалится. Рожи казаков запасной Сводногвардейской сотни не оставили во мне никаких сомнений относительно впечатления, произведенного объездом»[1445].

Бывали откровенные провалы, факты которых любовно собрал генерал Гурко: «В Риге патриотические выступления Керенского были встречены насмешками, и тогда он перестал произносить речи. В одной из южных армий он приказал двум полкам собраться для встречи со своей особой… но в одном из полков отказались выходить на митинг. Посланный Керенским адъютант был встречен бранью… Керенский предпочел не появляться перед этим полком»[1446].

Керенский говорил о долге, чести, дисциплине, повиновении, доверии к начальникам, необходимости наступления и победы. Но при этом Деникин подметил: «Страстная проповедь «новой сознательной железной революционной дисциплины», т. е. дисциплины, основанной на «декларации прав солдата» — дисциплины митингов, пропаганды, политической агитации, безвластия начальников и т. д. — эта проповедь находилась в непримиримом противоречии с призывом к победе»[1447].

После появления Декларации прав солдата свои права решили защитить и офицеры. Не случайно офицерство начало организовываться для защиты своих интересов. Офицерские общества возникли во многих армиях и в крупных городах с первых дней революции. В середине апреля офицеры Ставки предложили создать общеармейский офицерский союз. Алексеев и Деникин поначалу идею отвергли, опасаясь внести еще больший раскол между офицерством и солдатами. Однако, получив информацию о планах Петросовета и Временного правительства созвать Всероссийский съезд офицеров, от которого можно было ожидать решений в социалистическом ключе, руководство Ставки постаралось их опередить. Седьмого мая в Могилеве был созван съезд, куда приехало около 300 делегатов, из них 230 — с фронта, которые должны были создать Союз офицеров армии и флота. «В этот день, — писал Деникин, — впервые, не в секретных заседаниях, не в доверительном письме, а открыто, на всю страну верховное командование сказало:

— Россия погибает»[1448].