Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов

class="p1">В следовавшем в Киев поезде великий князь встретился с двумя депутатами Думы, которые возвращались домой на новогодние каникулы — Шульгиным и Терещенко. По тому, что записал по приезде Николай Михайлович, не трудно догадаться о содержании их беседы. «Шульгин — вот он бы пригодился, но, конечно, не для убийства, а для переворота! Другой тоже цельный тип, Терещенко, молодой, богатейший, но глубокий патриот, верит в будущее, верит твердо, уверен, что через месяц все лопнет, что я вернусь из ссылки раньше времени. Дай-то Бог! Его устами да мед пить. Но злоба у этих двух людей к режиму, к ней, к нему, и они это вовсе не скрывают, и оба в один голос говорят о возможности цареубийства!». Восторг у Николая Михайловича полный: «не эстеты, не дегенераты, а люди»[1418].

Новогодние торжества стали также удобным предлогом для тифлисского городского головы Александра Хатисова, чтобы приступить к выполнению порученной ему князем Львовым от имени Земгора миссии. Описание этого примечательного эпизода оставили Мельгунов, Спиридович, имевшие возможность лично порасспросить Хатисова в эмиграции, и генерал Юрий Данилов — ближайшее доверенное лицо и биограф Николая Николаевича. На церемонии принесения поздравлений великому князю в его дворце Хатисов, дождавшись своей очереди, попросил дать ему аудиенцию по важному делу. Николай Николаевич предложил приехать в тот же день, когда разъедутся все поздравляющие. Взволнованный Хатисов в назначенное время предстал перед командующим Кавказским фронтом. Попросив разрешение говорить предельно откровенно и получив согласие, он поведал о принятом в Москве решении: для спасения страны устранить императора Николая от престола и предложить корону Николаю Николаевичу. Механизм переворота Хатисов объяснит Мельгунову Николай Николаевич должен был утвердиться на Кавказе, провозгласив себя главнокомандующим и царем. По уверениям князя Львова, генерал Маниковский обещал в этом случае поддержку армии. Далее предполагалось царя арестовать и увезти в ссылку, а царицу заключить в монастырь, говорили об изгнании, не отвергалась и возможность убийства. Совершить переворот должны были гвардейские части, руководимые великими князьями. Речь шла не столько о регентстве при малолетнем наследнике, сколько о смене династии[1419]. В разговоре с Николаем Николаевичем Хатисов в детали не вдавался, обозначил только самые общие позиции.

«— Признаюсь, — говорил Хатисов Спиридовичу, — я очень сначала волновался и с большой тревогой следил за рукой великого князя, который барабанил пальцами по столу около кнопки электрического звонка. А вокруг нажмет, позвонит, прикажет арестовать… Но нет, не нажимает»[1420].

Разговор, безусловно, не был для Николая Николаевича неожиданным, эта тема была популярной и в Закавказье. «Было всем известно, что брат императора Николая II великий князь Михаил Александрович при многих своих симпатичных и благородных качествах обладал почти полным отсутствием воли; это могло также угрожать России в будущем многими неудобствами, — откровенничал Данилов. — …При таких условиях данная комбинация — цесаревич Алексей при регенте Михаиле Александровиче — многим не внушала большого доверия. В среде, например, земских и городских деятелей произносилось не раз имя великого князя Николая Николаевича в качестве лица, наиболее соответствующего для занятия всероссийского престола, с предоставлением стране ответственного министерства, главой которого намечали князя Г. Е. Львова»[1421].

Внимательно выслушав Хатисова и поделившись с ним своими сомнениями, великий князь попросил время на раздумья. Через два дня Хатисов вновь явился во дворец. На сей раз Николай Николаевич принял его в присутствии генерала Янушкевича и заявил об отказе участвовать в заговоре. Свое решение он объяснил тем, что подобный сценарий не будет поддержан широкими народными массами — мужик и солдат не поймут насильственного переворота, и поэтому он не найдет поддержки в армии. Как отмечали многие лично знавшие великого князя, он не отличался личной смелостью. Как подмечал Шавельский, «его решительность пропадала там, где ему начинала угрожать серьезная опасность… Он ни за что не принял бы участия ни в каком перевороте, если бы предприятие угрожало его жизни и не имело абсолютных шансов на успех»[1422].

Любезно откланялись, обменявшись рукопожатиями, и Хатисов отправил Львову телеграмму: «Госпиталь не может быть открыт». Вариант с заменой Николая II на его дядю земгоровцы сдавали в архив. А Николай Николаевич позднее будет считать свой отказ возглавить переворот ошибкой. Мысль поставить в известность о заговоре своего венценосного племянника ему в голову даже не приходила.

В ряде отечественных исторических работ со ссылкой на Мельгунова весь эпизод с контактами Хатисова с Николаем Николаевичем объявляется более поздней фальсификацией, поскольку последнего якобы в указанное время не было на Кавказе[1423]. Здесь явное недоразумение: Мельгунов отрицал присутствие в Тифлисе Николая Михайловича (который, как мы сами знаем, двигался из Петрограда в Киев), а вовсе не Николая Николаевича[1424], а сам эпизод под сомнение не ставил.

Регентство Николая Николаевича было популярной идеей и в августейшем семействе. Французский посол Палеолог, имевший всегда информацию из первых рук, 5 января 1917 года записал в дневнике: «Несколько великих князей, в числе которых мне называют трех сыновей великой княгини Марии Павловны: Кирилла, Бориса и Андрея, говорят ни больше ни меньше, как о том, чтобы спасти царизм путем дворцового переворота. С помощью четырех гвардейских полков, преданность которых уже поколеблена, они двинутся ночью на Царское Село; захватят царя и царицу; императору докажут необходимость отречься от престола; императрицу заточат в монастырь; затем объявят царем наследника Алексея под регентством великого князя Николая Николаевича»[1425]. По сведениям Палеолога, предполагалось задействовать Павловский, Преображенский и Измайловский полки, а также гвардейских казаков и эскадрон императорского гусарского полка, входившего в состав гарнизона Царского Села.

Любопытен рассказ Шавельского об одной акции пасынка Николая Николаевича герцога Сергея Лейхтенбергского, который, судя по всему, и был источником информации для протопресвитера русской армии. В начале января герцог явился к командиру запасного батальона Преображенского полка полковнику Павленко для конфиденциального разговора. Тот, почуяв неладное, позвал соприсутствовать своего помощника полковника Приклонского. Не стесняясь присутствия третьего лица, Лейхтенбергский поинтересовался у Павленко, как батальон отнесется к дворцовому перевороту. На недоуменный вопрос Павленко о том, что конкретно имеется в виду, последовал ответ:

— Ну… если на царский престол будет возведен вместо нынешнего Государя один из великих князей.

Павленко отказался продолжать разговор, а после ухода герцога полковники написали рапорт, который, однако, остался без движения[1426].

В разговорах о госперевороте с готовностью принимал участие и великий князь Гавриил Константинович. В начале января за обеденным столом у крупного предпринимателя Богданова в присутствии бизнесмена Путилова, графа Капниста и других свободно рассуждали о низвержении царя и передаче короны Алексею под регентством Николая Николаевича. Гавриил Константинович обещал довести это