Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов

уполномоченных губернских земств в помещении счетно-контрольного отдела главного комитета всероссийских земского и городского союзов… Однако ко времени открытия собрания помещение, предназначенное для него, было занято полицией… По прибытии кн. Г. Е. Львова, по его настоянию, полиция приступила к составлению протокола о недопущении собрания уполномоченных земств. Тем временем большинство съехавшихся уполномоченных земств, членов главного комитета и ревизионной комиссии Земского союза направилось в помещение главного комитета Земского союза, где и открыло заседание под председательством товарища главноуполномоченного земского союза, председателя орловской губернской земской управы С. Я. Маслова».

На этом полуподпольном заседании, проходившем, пока Львов разбирался с полицией, была принята резолюция о политическом моменте, под которой подписались представители двадцати двух земств: «Государственная дума раздвинула завесу, скрывавшую от глаз страны постыдные тайны, которые охраняются режимом, губящим и позорящим Россию. Верхняя палата, оберегавшая старый порядок, в сознании своего долга перед страной, в тревоге за будущее России, присоединила свой голос к негодующему зову Государственной думы: «Опомнитесь! Отечество в опасности!» В России всем сословиям, всем классам, всякому единению честных людей вполне ясно, что безответственные преступники, гонимые суеверным страхом, изуверы, кощунственно произносящие слова любви к России, — готовят ей поражение, позор и рабство… Государственная дума должна с неослабевающей энергией и силой довести до конца свою борьбу с постыдным режимом. В этой борьбе вся Россия с нею». Разгоняемое охранным отделением, собрание расходилось под оптимистические возгласы князя Львова «Верьте, мы победим!»[1378].

Вечером того же дня в квартире Львова собрались на тайное совещание Кишкин, Федоров и Хатисов. Князь развил перед собравшимися план дворцового переворота с целью свержения Николая II и замены его великим князем Николаем Николаевичем. Смена монарха должна была сопровождаться образованием ответственного министерства. Львов доложил, что в у него имеется письменное заключение за подписью 29 представителей губернских земских управ и городских голов, намечавших его кандидатуру на пост премьера. Хатисов был уполномочен по возвращению в родной Тифлис вступить в соответствующие переговоры с Николаем Николаевичем и в случае согласия последнего прислать телеграмму: «Госпиталь открыт, приезжайте». К осуществлению переворота Львов намеревался привлечь и Гучкова, который в то время находился во фронтовых частях[1379].

Еще через два дня 70 представителей Земгора и ВПК собрались на частной квартире якобы для совещания по продовольственному вопросу под председательством Кишкина, чтобы обсудить дальнейшие шаги. Пристава, пришедшего пресечь собрание, выставили за дверь, и потребовался личный визит полицмейстера полковника Севенарда, чтобы замгоровцы разошлись.

Дума протестовала самым решительным образом против подобного зажима гражданских свобод. Прогрессивный блок потребовал на ковер Протопопова. Тот согласился дать объяснения только на закрытом заседании палаты. Поскольку для целей революционной пропаганды закрытый формат никак не годился, депутаты с негодованием отвергли предложение главы МВД.

Для общеполитической дискуссии был выбран мелкий законопроект, вносивший поправки в положение об Особом совещании по обороне. Ключевую речь в канун рождественских каникул — 16 декабря — произнес Милюков. Она была примечательна с нескольких сторон. Во-первых, оценкой момента. Запрет земгоровских съездов интерпретировался как переход в контрнаступление «темных сил», которые не остановятся перед роспуском Думы, что предполагало усиление борьбы с ними. Милюков считал ситуацию предреволюционной: «На наших глазах общественная борьба выступает из рамок строгой законности и возрождаются явочные формы 1905 г.». Во-вторых, определением роли думской оппозиции в революционном процессе. В результате разоблачительных речей депутатов «страна встрепенулась… Дума указала, где зло и в чем способ лечения… Высшей точкой успеха стали съезды в Москве… Страна признала нас своими вождями». Все точно: депутатское большинство заставило поверить в реальность заговора «темных сил», вздыбило общественное сознание в радикальную оппозицию режиму и сформировало альтернативный центр силы, готовый дать легитимность новой власти, в том числе и верховной.

Наконец, Милюков выступил хорошо информированным провидцем. «Атмосфера насыщена электричеством. В воздухе чувствуется приближение грозы. Никто не знает, господа, где и когда грянет удар»[1380]. Сам-то Милюков знал. Под ударом грома он имел в виду еще один революционный акт — запланированное на следующий день убийство Распутина.

Заговор семьи

1 ноября 1916 года, в то самое время, как Милюков произносил свою судьбоносную речь об измене, великий князь Николай Михайлович — более известный как Бимбо, высокий, лысый и в свои 58 лет еще холостой, — вдохновленный другими родственниками, сильно волнуясь, рассказывал императору о вредоносности его супруги и ее окружения. Царь выслушал, по обыкновению, невозмутимо, внешне даже любезно, и принял из рук Бимбо соответствующее послание, где говорилось: «Ты веришь Александре Федоровне. Оно и понятно. Но что исходит из ее уст — есть результат ловкой подтасовки, а не действительной правды… Если бы тебе удалось устранить это постоянное вторгательство во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось бы утраченное тобой доверие громадного большинства твоих граждан… Я долго колебался открыть всю истину, но после того, как твоя матушка и твои обе сестры меня убедили это сделать, я решился»[1381]. Ответный ход императора был жестким — он передал послание жене, которая узнала о себе много неожиданного.

Александру письмо оскорбило до предела. «Но что я сделала?!» — говорила государыня, закрывая лицо руками»[1382]. Она была возмущена и автором письма, и собственным мужем. «Почему ты не остановил его среди разговора и не сказал ему, что если он еще раз коснется этого предмета или меня, то ты сошлешь его в Сибирь, так как это уже граничит с государственной изменой?.. Во время войны и в такой момент прятаться за спиной твоей мамы и сестер и не выступить смело (независимо от согласия или несогласия) на защиту жены своего императора, это — мерзость и измена». У Александры Федоровны действительно были другие понятия о долге и чести, нежели у аристократии ее новой родины. А Николай Михайлович с чувством исполненного долга вернулся в столицу, и уже через несколько дней императрица сообщала супругу, что «Ник. Мих. распространяет ужасные вещи, все возмущаются его рассказами в клубе, и он постоянно видается с Родз. и компанией»[1383]. Александр Мосолов справедливо констатировал: «В клубе, где он всегда был в центре внимания, его язвительные высказывания, ниспровергавшие все, что можно, наносили большой вред самодержавию. Критика, исходящая из высших сфер, заражала своим ядом всех и разрушала моральный авторитет Государя»[1384].

Тем временем в Ставку спешил великий князь Николай Николаевич, чтобы тоже в очередной раз открыть глаза своему племяннику. В крайне резкой форме, выйдя из себя, он уговаривал императора создать ответственное перед Думой правительство, нейтрализовать темные силы, предостерегая в противном случае