По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов

В этой черносотенной травле было много преувеличений и прямых передержек; но кое-что не было лишено основания.

В Государственной думе особенно неистовствовали Пуришкевич, Крупенский и др.

Граф Воронцов-Дашков, со своей высоты, вовсе не реагировал на эти нападки. Считал, что такие мелочи до него просто не доходят… Поэтому долгое время вся травля оставалась без реагирования. Но несколько иначе смотрели на данное дело в Петербурге, где с Государственной думой все-таки считались. Под конец графу определенно посоветовали послать кого-либо дать объяснения Государственной думе по поводу выставляемых обвинений.

Воронцов-Дашков командировал с этой целью Мицкевича.

Трудно было сделать менее удачный выбор. Выкристаллизовавшийся в старых бюрократических нравах, Мицкевич просто не мог усвоить новой обстановки.

Заседание Государственной думы по кавказским делам. Известие, что приехал давать объяснения представитель наместника, вызвало повышенный интерес. Думский зал заполнен. После ряда выступлений с нападками на политику наместника, на трибуну, при гробовом молчании зала, поднялся высокий и сутулый старик; согнулся над своими записками и плохим, не свойственным собранию, старым канцелярским языком стал давать объяснения. Говорил он боязливо, тихо, его слов почти не было слышно, и члены думы подходили к нему, приложив ладонь к уху, чтобы расслышать, о чем собственно Мицкевич говорит. Воцарившееся в первое время молчание сменилось недоуменным жужжанием… Смущенный своей неудачей Мицкевич кое-как докончил речь и уселся на министерской скамье.

Поднялся на трибуну один из правых ораторов:

— Вот, господа, мы выслушали мощного представителя «сильной» кавказской власти…

Вся дума, без различия скамей, разразилась гомерическим хохотом[514].

Этот провал подрезал дух Иустина Васильевича. Он возвратился из Петербурга осунувшимся, поблекшим. Предчувствовал, что его судьба решена.

Через несколько месяцев, когда я пришел к нему с очередным докладом, увидел, что нечто произошло. Мицкевич сидел бледный, взволнованный. Таким я его никогда не видел. Возле него лежало какое-то письмо.