Генри Миллер - Александр Ливергант

Задача теперь только в том, чтобы «пересидеть» поклонника. Ждать, пока тот, чертыхаясь, уберется восвояси, приходилось иногда до рассвета — зато было, чем поживиться.

Торгуют конфетами: Генри по 15 часов в день бродит по Манхэттену, набив леденцами и шоколадом карманы пальто; у Джун квалификация выше, да и внешность авантажнее: она продает конфеты по ресторанам и денег выручает гораздо больше, чем коробейник-муж. Участвует в конфетном бизнесе и примирившаяся с потерей «кормильца» Беатрис. Бывшего супруга она снабжает конфетами домашнего изготовления, а из заработанных им денег удерживает львиную долю в счет алиментов; вторая жена продает товар, изготовленный первой.

Весной 1925 года Джун приходит в голову еще одна, куда более богатая (и в переносном смысле тоже) идея: она будет продавать не конфеты и не свое танцевальное искусство, а литературный талант мужа. На этот раз роли распределяются следующим образом: Генри пишет короткие, строк на десять-двенадцать, очерки, печатает их на разноцветных карточках, а Джун продает карточки своим ухажерам. Подписывались очерки (философские размышления, стихотворения в прозе, изречения, пародии, шутливые рекламные объявления) не безвестным Генри Миллером, а громким именем «Джун Э. Мэнсфилд».

Так Миллер превратился в литературного негра собственной жены: Джун получает заказы из различных журналов, и рассказы за нее и в «Янгз» («Young’s»; что-то вроде нашей «Юности»), и в «Лихие истории» («Snappy Stories») сочиняет Миллер. И, одновременно с этим, пишет свои «разноцветные» очерки. Делится с читателем жизненным опытом. Опытом продавца конфет — в очерке «Искусство уличной торговли». Опытом героя любовника: в карточке под названием «Пробуждение» описывает уже известную нам скоропалительную ночную вылазку к своей однофамилице, смазливой официантке Глэдис Миллер. А вот как будущий автор «Тропика Рака» рекламирует пиво: «Ублажайте человека Пивом. Вы полагаете, что человеку нужна мораль? Нет, ему нужно Пиво». «Пиво» — с прописной буквы, «человек» — со строчной. А вот еще одно рекламное объявление, на этот раз рекламируется не пиво, а собственная жена: «Цена: пять центов за танец. Инструктаж обворожительного тренера. Оплата сдельная. Вы станцуете с ней сотню танцев и не почувствуете усталости. Летать будете как на крыльях. Она научит вас танцевать и в придачу поведает вам о своих семейных неурядицах». Оксюморон в названии рекламы: «Американское ночное пастбище безобидного греха», равно как и замечание о семейных неурядицах, которыми жена делится со своим партнером, свидетельствуют: Генри не так наивен, как кажется, свою жену за год совместной жизни он изучил неплохо. Вообще, Миллеру особенно удавались броские названия разноцветных карточек. Хвалебную рецензию на фильм «Последний смех» он назвал — и тут мы узнаём уже сложившегося Миллера — «Христианство у выгребной ямы». Ядовитую сатиру на напыщенные и пошлые американские похоронные процедуры; сатиру, которая сделала бы честь автору «Незабвенной»[24], — «Если ты при смерти, мавзолей к твоим услугам». Карточки шли на ура; еще бы: танцовщица — и такое литературное дарование!

На вторых ролях оказывается Генри и в еще одном начинании, которое можно было бы назвать «Домашнее кафе». Джун снимает по дешевке подвальное помещение, и не где-нибудь, а в богемном Гринвич-Виллидж, и открывает в нем кафе, причем вином поит гостей не каким-нибудь, а ритуальным, приобретенным в кошерной лавке по соседству. Ритуальным и запретным — на дворе Сухой закон. В кухне помещает супружеское ложе. В большой комнате «Домашнего кафе», предназначавшейся для посетителей, ставит стол для пинг-понга, оборудует барную стойку, задвигает в угол, чтобы не мешал танцам, столик с шахматной доской — развлечения на любой вкус. В другой же комнате, поменьше, принимает поклонников, в чем чистосердечно, за вычетом несущественных деталей, признается супругу. Супруг же довольствуется второстепенной и довольно унизительной ролью бармена и повара, из-за чего временами бунтует; однажды в пылу праведного гнева перебил всю посуду.

Собственные коммерческие проекты удавались Генри еще хуже, чем совместные. Поздней осенью 1925 года он вместе с закадычными друзьями Джо О’Риганом и Эмилем Шнеллоком отправляется на заработки во Флориду. Дело как будто бы верное — заработать на перепродаже недвижимости, цены на Юге упали, и самое время действовать. Миллер загорелся, он вообще легко загорался и так же легко остывал, был, подобно Исаю Бенедиктовичу из мандельштамовской «Четвертой прозы», «хорош только в самом начале хлопот». Его воодушевление настолько велико, что не страшно даже оставлять любимую жену на съедение волкам-ухажерам. Все дальнейшее, увы, укладывается в черномырдинскую формулу: «Хотели, как лучше…» По прибытии (автостопом — денег-то нет) в Джексонвилл подельники обнаруживают, что в поисках золотой жилы приехали не они одни, да и жилы-то, собственно, никакой нет. Побираются, пытаются — без особого успеха — торговать газетами (вместо недвижимости), ждут, что найдется добрый человек, который подвезет их бесплатно до Нью-Йорка; не нашелся. Спят под открытым небом, а ведь уже начало декабря. Забавная деталь — возможно, впрочем, Миллером (или его биографами) впоследствии выдуманная: проснувшись однажды утром на скамейке в парке, Генри видит, что одним концом парк выходит на улицу Джун, а противоположным — на улицу Мэнсфилд; хорошо бы выяснить, были ли в Джексонвилле в 1920-е годы эти улицы. Мистика! Открытие это, однако, пророческим не оказалось: не Джун Мэнсфилд, а Генри Миллер-старший прислал, в конце концов, блудному сыну денег на дорогу домой.

Была и вторая вылазка на Юг, на этот раз — вместе с Джун. Вездесущий Джо О’Риган посулил хорошие заработки в Ашвилле, если Генри пойдет работать агентом по связям с общественностью в контору по продаже недвижимости — опять недвижимость! Генри не без труда уговорил Джун составить ему компанию, взял в долг денег, приехал в Ашвилл, но контора по продаже недвижимости оказалась очередным фантомом. И Джун пришлось, чтобы прокормить себя и непутевого мужа («Для бизнеса ты не годишься»), торговать галантерейными товарами, соблазняя южных красоток — а заодно и красавцев — шелковым женским бельем. Для этой цели был взят кредит, который в срок выплачен, натурально, не был, и пришлось спасаться бегством. Сначала Джун и Генри (чем не рассказ О. Генри?) сбежали, не расплатившись, из съемной квартиры, а потом, сытно пообедав в самом дорогом ресторане города, чистосердечно признались официанту, что платить им нечем. Повезло с вызванным полицейским: тот не только отпустил горе-риелторов, но дал им денег на телеграмму Эмилю Шнеллоку в Нью-Йорк…

«Наметился путь беды», как сказано в набоковском «Даре», гораздо раньше, теперь же беда подступила вплотную. Джун, которая прежде никогда не унывала, скисла. Надежды, связанные с Миллером, не оправдались, рассчитывать приходилось только на себя. Миллер же — если он хочет, чтобы их брак сохранился и чтобы жена приносила в дом деньги, — должен будет довольствоваться ролью еще более унизительной, чем раньше. И забыть, что такое ревность. Вот условия, которые жена поставила мужу. Во-первых, в клубе («Катакомба») не должны знать, что они женаты и что живут вместе. Во-вторых, если Джун приводит домой поклонника, Миллер должен немедленно ретироваться. А по возвращении не входить без стука и в дверях спрашивать: «Я могу войти? Посетители ушли?»