Эскорт. Выхода нет - Кейт Арнес

— Мы теперь на "вы". - не могу сдержать саркастическую улыбку. Зубы трещат от холода.

— От тебя, от твоей ублюдской семейки. — меня вовсе не трогают его слова. — Знал бы, что папаша твой прохерит мои деньги, прохерит тендер и заказчиков… — разговаривает сам с собой. Папа проиграл? Это значит я больше не нужна этому ублюдку? Надежда вспыхивает моментально, и гаснет тут же.

— Говоришь так, словно я напрашивалась на брак с тобой. — скалюсь, смотря на него. — Отпусти меня. — уже спокойно прошу его.

Останавливается, вскидывает на меня тяжёлый, яростный взгляд. Смеётся. Долго, мерзко, утробно.

— Отпустить? Неее, дорогуша, за жизнь моего ребёнка будешь расплачиваться. — подходит, облакачивается на мои ноги и смотрит в глаза. — К тому же, твой папаша дохуя мне должен.

— Я здесь причём? Пусть отец долг и отдаёт. С меня хватит.

— Я сам решу когда хуватит! — срывается на крик, заставляя вздрогнуть. — Знаешь кстати как отрабатывать придётся?

Он скалится, а я уже трясусь не только от холода, страх поедает все внутренности, скручивает где-то под рёбрами.

Молча мотаю головой.

— Натурой.

— Ч-что? — не верю в происходящее. А я что делала всё это время?

— Ты же понимаешь, я богатый человек, очень… — хвалится он. — Но всё, что я имею легально не заработать. — достаёт из кармана брюк фляжку и залпом опустошает содержимое. — Помимо сети отелей и порочей мешуры у меня есть одно элитное заведение, где продаются шлюхи премиум класса.

Дёргаюсь на стуле, верёвки впиваются в кожу, доставляя больше боли. Шиплю, срываюсь на крик. Ему нравится моя реакция, он упивается моей беспомощностью.

— Я убью тебя. — кричу, надрывая горло.

— Не смеши меня, котёнок. — смеётся. — Ты можешь убить только беззащитного ребёнка, моего ребёнка. Я мог бы тебя убить за это. — касается разбитой губы своим шершавым пальцем. — Но я помилую тебя. Ты принесёшь мне доход. После всего случившегося, как женщина ты мне не интересна. Выставлю тебя на аукцион.

Глава 14

Что значит выставит на аукцион? Я же не товар какой-то, не вещь. Боже, что теперь делать, никто же не знает где меня искать. Вещи с телефоном, конечно же забрали. Кажется это все конец. Я лучше умру, чем буду продаваться, я не позволю обращаться со мной как с вещью.

— Урод, подонок, ничтожество. — бьюсь в истерике, надрывая и без того больное горло. После ночи, проведенной в подвале сильно болит горло и бросает то в жар, то в холод. — Будь ты проклят, во всех мирах, за то, как ты относишься ко мне. Ты же не мужик. — я срываюсь на истерический смех, а из глаз текут слезы.

Нервы натянуты как струна, а он стоит и упивается своей победой, пожирает каждую эмоцию, скалится. Не знаю, для чего он стоит и слушает все, что я ему кричу, думала, что сразу заткнет меня, но впервые дает мне слово. Насилие в его стиле.

Еще что-то кричу ему, в порыве гнева и бессилия даже не запоминаю, не думаю что говорю. На полуслове он все-таки бьет меня, затыкает мой рот. Удар приходится сначала в живот, а после по лицу. Темнота накрывает меня с головой. В беспамятстве я могу выдохнуть, мне здесь нравится больше. Нет ни боли, ни страха. Воспоминания тоже покидают мою голову.

Я стою посреди поля, где зеленая, мягкая трава щекочет мои голые ступни. Легкий, белый сарафан развивается на ветру, длинные волосы подстраиваются под волны ветра, щекочут плечи. Откуда-то разносится детский озорной смех.

— Мааамааа… — расставив руки в стороны, ко мне бежит светленький, маленький мальчик.

Поворачиваю голову назад, ищу его маму. Но позади меня никого нет, мальчик бежит ко мне. Но у меня нет ребенка, это ошибка. Мальчик бросается ко мне в объятия, обхватывает бедра руками и крепко прижимается ко мне. Я обнимаю его в ответ, не веря в действительность происходящего. Хочу спросить, где его мама, сказать, что это какая-то ошибка. Но мне так нравится чувствовать этот сладкий запах, исходящий от ребенка, чувствовать его теплые руки, крепкие объятия, словно боится, что я растворюсь.

— Мамочка, — поднимает на меня свои большие зеленые глазки. — я тебя так сильно люблю, до неба люблю.

От его слов на глаза наворачиваются слезы. Всматриваюсь в черты его лица, запоминаю каждую деталь. Я знаю, чувствую, что очень сильно люблю этого мальчика. Знаю, что это мой ребенок.

Мираж рассеивается. Ни ветра, ни света, ни тепла. Темнота окутывает все пространство. Но сквозь нее прорывается тихий голос, не могу его разобрать. Кто-то аккуратно обтирает меня холодной, мокрой тряпочкой. Здесь так жарко, дышать нечем. Появилась головная боль и ломота в костях.

Думаю о ребенке из сна. Сон ли это? Может я видела ребенка которого убила? Но на Алекса он не был похож. Там, с этим ребенком было так хорошо, я чувствовала безусловную, сильную любовь к ребенку. Хотела защитить его от целого мира, укутать в своих объятиях и никогда не отпускать.

— Сейчас девочка, станет легче. — мужской голос прорывается в сознание. Приоткрываю глаза, и сквозь узкую щелочку вижу, как седовласый мужчина склонился надо мной. Морщинистое, доброе лицо мужчины вызывает доверие.

— Ну что скажешь, док? — слышу голос Александра и вздрагиваю.

— Сильный жар, гематома на голове. Как бы сотрясения не было. Дал жаропонижающее. Оставлю рекомендации и выпишу рецепт на антибиотики. — отчитывается док. Сталь в голосе Александра заставила доктора понервничать. — Нужен уход.

— Хорошо, не задерживайся. Как закончишь, поднимись ко мне.

Оставшись вдвоем в комнате, доктор снова склоняется надо мной. Меня колотит от холода. Пот стекает по лицу, горло пересохло и отдает острой болью.

— Бедная, совсем еще молодая, — подносит к моим губам бутылку с водой, я делаю несколько жадных глотков и обессилено опускаюсь на подушку. — Как же тебя угораздило с ним связаться, дочка?

— Помогите мне, сообщите моему отцу, я попала в беду. Если вы мне не поможете, меня продадут, я умру. — хватаю его за руку и быстро шепчу, пока никто не зашел в комнату.

— Я помогу, диктуй номер.

Я продиктовала номер отца. Теперь надежда только на него. Не бросит же он своего ребенка?

Несколько дней меня приводили в порядок. Пичкали таблетками, на синяки наносили мази, ставили капельницы. Все это было не жестом доброй воли Алекса, просто товар готовили к продаже, приводя в презентабельный вид. Болезнь затянулась на две недели, синяки довольно быстро прошли. За все это время Алекс приходил ко мне в комнату