Париж - всегда хорошая идея - Николя Барро

Небо за окном незаметно потемнело до ночной синевы. Розали еще долго сидела, устремив взгляд в темноту. Она ощущала глубинную правду в основе этой истории и, невзирая на все смешные моменты, которые в ней встречались, чувствовала тихую грусть, даже тоску, которая глубоко трогала ее душу. Она невольно вспомнила отца и все, чему он ее научил.

— Да, — сказала она. — Мазки краски — это самое главное. Мечта, которую нельзя утрачивать. И вера в свою мечту.

Париж встретил его проливным дождем.

Почти как тогда, когда он приезжал сюда в первый раз. Ему в то время только что исполнилось двенадцать — долговязый белокурый подросток с волосами едва не до плеч, длинные ноги — как же иначе — обтянуты джинсами. Поездка в Париж была подарком от мамы ко дню рождения.

— Как ты смотришь, Роберт, на то, чтобы нам с тобой на недельку съездить в Париж? Замечательно, правда? Вот увидишь, тебе понравится.

Это случилось через полгода после того, как умер его отец — адвокат Поль Шерман, возглавлявший знаменитую нью-йоркскую контору «Шерман и сыновья», и Роберту тогда ничего не казалось замечательным. Однако, подлетая к Парижу, Роберт почувствовал, что его охватило непривычное волнение. Его семья жила тогда в сонном городке Маунт-Киско, расположенном в часе езды к северу от Нью-Йорка. Но его мама, сама дочка француженки, иногда рассказывала ему о Париже, где однажды в молодости благодаря родителям провела целое лето. Поэтому она очень хорошо говорила по-французски и позаботилась о том, чтобы сын тоже выучил этот язык.

По дороге в такси через ночной Париж Роберт невольно заразился маминой радостью. Под шум барабанившего по крыше дождя он чуть не свернул себе шею, стараясь разглядеть через мутное от дождя стекло светящуюся огнями Эйфелеву башню, Лувр, шарообразные светильники на каком-то роскошном мосту, название которого тотчас же выскочило у него из головы, и широкие бульвары с рядами темных деревьев. На голых корявых ветках, устремленных к небу, были развешаны маленькие лампочки.

Огни города отражались от темной мостовой, и контуры высоких домов с выступающими вперед чугунными балконами, бесчисленные кафе и рестораны с ярко освещенными окнами тонули в лучах света. На какое-то мгновение у Роберта возникло ощущение, что он плавно едет по городу, сделанному из чистого золота.

Чем дальше, тем уже становились улочки, мостовая — ухабистее. Наконец такси остановилось перед маленькой гостиницей, и, выходя из машины, он по самую щиколотку угодил ногой в большую лужу, насквозь промочив кроссовки.

Странно, что иногда тебе запоминаются какие-то совершенно незначительные детали и сохраняются где-то в глубинах памяти, а через годы или десятилетия они вдруг всплывают как живые.

Должно быть, это было начало ноября. На улицах Парижа и в парках гулял ледяной ветер, и Роберту запомнилось тогда, что все время шел дождь. Им не раз случилось промокнуть насквозь, и, спасаясь от дождя, они часто заходили в какое-нибудь маленькое кафе с веселенькими маркизами, чтобы согреться чашкой кофе с молоком.

Тогда он впервые попробовал настоящий кофе и почувствовал себя не мальчиком, а почти взрослым мужчиной.

Запомнилась ему и темнокожая женщина с широченной улыбкой во весь рот, в ярком головном платке с попугаями, которая по утрам приносила им завтрак в постель, потому что во французском отеле завтрак в постели считался чем-то совершенно нормальным. Запомнилось и блюдо с сырным ассорти — «assiette de fromage», которое он заказал в «Кафе де Флор» («Кафе поэтов», — объяснила ему мама). На этом блюде были выложены кружком отдельные ломтики сыра неизвестных ему сортов, начиная с мягких и кончая самыми острыми. Вечером они пошли в «Джаз-бар», где царило сумеречное освещение. И там он впервые в жизни попробовал крем-брюле, сверху покрытое сахарной корочкой, которая ломалась на языке с тихим хрустом. В Лувре он запомнил Мону Лизу, перед ней толпились люди прямо в пальто, от которых пахло дождем; запомнилось ему и катание по Сене на речном трамвайчике, который привез их к собору Нотр-Дам, тоже под проливным дождем, а также зажигалка «Зиппо» с надписью «Париж», которую он купил себе на Эйфелевой башне, куда они поднялись по лестнице.

— Надо будет еще раз съездить сюда при хорошей погоде, — сказала мама, когда они вышли на площадку и очутились на пронизывающем ветру. — Вот кончишь университет, и мы снова приедем в Париж и чокнемся с тобой бокалами шампанского, — смеясь, пообещала она. — Правда, мне, пожалуй, будет уже не подняться сюда пешком, но, слава богу, есть лифт.

Почему-то тогда они забыли о своих планах еще раз побывать на Эйфелевой башне, как часто забываются такие проекты, рожденные по мгновенному наитию, а потом вдруг оказывается, что браться за них уже поздно.

Днем они гуляли в одном из больших городских парков, он уже не помнил, был ли это Люксембургский сад или сад Тюильри, в памяти Роберта остался большой каменный куб, на который он тогда взобрался. На нем золотыми буквами была сделана надпись: «Поль Сезанн». При виде этого памятника Роберт вдруг вспомнил отца и надпись на его надгробии на кладбище в Маунт-Киско, и у него появилось ощущение, что папа был с ними рядом. Сделанная тогда мамой фотография смеющегося белокурого мальчика в шапке и шарфе, стоящего с зажигалкой «Зиппо» в руке на большом белом каменном кубе, висела потом у нее на кухне до самой смерти. Когда Роберту пришлось расстаться с домом, он со слезами снял эту фотографию со стены.

Он помнил также во всех подробностях, как они с мамой покупали в булочной огромные розовые пирожные безе, которые там назывались меренгами, по вкусу это был сахар, воздух и миндаль, после этих пирожных у них все пальто оказались спереди засыпаны розовой пудрой, мама тогда хохотала, а ее глаза впервые за долгое время лучились весельем. Но потом, непонятно почему, ее радостное возбуждение снова сменилось грустью, которую она старалась не показывать, но он это все же почувствовал.

В последний день они сходили в музей Оранжери и, взявшись за руки, постояли перед большими полотнами Моне с водяными лилиями, и, когда он тревожно спросил маму, не плохо ли ей, она только кивнула и улыбнулась, но ее рука невольно крепче сжала его ладонь.

Все это вспомнилось Роберту в это утро, когда он прибыл в Париж. С тех пор как он тут побывал, прошло уже двадцать шесть лет. Зажигалка «Зиппо» сохранилась у него до сих пор. Но на этот раз он приехал в Париж один, и приехал, чтобы найти ответ на один вопрос.

Месяц назад его мать умерла. Его подруга выставила ему ультиматум: она требовала, чтобы он кардинально перевел стрелки на своем жизненном пути, а он не был уверен, какой путь его устраивает. Нужно было принимать важное решение. И он вдруг почувствовал, что ему будет легче, если он окажется как можно дальше от Нью-Йорка, и уехал в Париж, чтобы спокойно все обдумать.

Рейчел выходила из себя от возмущения. Она тряхнула своими рыжими кудрями, встала перед ним, скрестив на груди руки, и все ее хрупкое тело выражало один сплошной упрек.