Тысячелетний мальчик - Росс Уэлфорд

Следующие полгода Джек появлялся регулярно. Он всегда заходил на задний двор, а один раз мама застала его в доме, где он разглядывал содержимое книжных шкафов. Много лет спустя мы обнаружили, что одна из книг Диккенса с автографом – «Сказка о двух городах» – пропала. Мы решили, что её взял Джек, но проверить этого не могли.

– Он что-то вынюхивает, – сказала мама. – Что-то ищет.

Каждый раз мы давали ему курицу, пока их не осталось всего три.

Тогда он перестал приходить. Мама слышала, что его призвали на военную службу в авиацию и послали на тренировочную базу в Шотландию.

Мы много лет не видели Джека.

Но затем я встретил его сына.

Шёл 1962 год, и воспоминания о войне, погубившей стольких людей и вызвавшей столько страданий во всём мире, начали таять.

Прошло больше двадцати лет с нашего последнего разговора с Джеком МакГонагалом. Магазин в Садах Истбурна перешёл в другие руки, и миссис МакГонагал – как говорила мама – уехала из города. Но однажды я увидел Джека на пляже.

Начиналось лето. Пока не было возможности отдыхать за границей, пляж в Уитли заполнялся и теми, кто приезжал на один день, и работниками судостроительных заводов Шотландии, проводившими здесь отпуск.

Маме нравились переполненные пляжи. Тридцать минут по лесной тропинке, затем по дороге – и мы оказывались в прибрежной полосе, ведущей к маяку. На песке трудно было найти место, чтобы постелить покрывало. Мама сшила себе блузку с короткими рукавами, а мне в тот день доделала шорты из рыжего вельвета с глубокими карманами.

Мы сидели на пляже в тёмных очках и прекрасно смешивались с толпой. Мама называла это «спрятаться у всех на виду». Я читал книгу, которую взял в библиотеке. Мы ели сэндвичи, плескались в море, и мама смеялась, когда я на неё брызгал. После купания ко мне подошёл мужчина.

– Эй, сынок, нам не хватает вратаря. Не хочешь постоять на воротах?

Он смотрел очень приветливо. Штаны у него были закатаны выше колен. Мужчина указывал на отдалённый участок пляжа, где было меньше народу. Там компания из мальчиков и двух пап размечала на песке маленькое футбольное поле.

– О, я не думаю… – начала мама.

– Да! – сказал я и, прежде чем мама успела хоть что-то возразить, пошёл за мужчиной к той компании.

Я сказал ему своё имя, и он представил меня остальным:

– Это Альфи.

Они кивнули и сказали:

– Привет, Альфи, давай.

Игра была короткой и жёсткой. Наша команда («одетые») осталась в рубашках, вторая команда («голые») играла с обнажёнными торсами. Мальчики постоянно падали в мягкий песок, чаще всего благодаря скорости и силе самого большого игрока «голых». Этот крепкий мускулистый парень лет двенадцати легко пробивался к моим воротам. Я пропускал и пропускал мячи.

Один папа сделал слабую попытку побыть судьёй. Но всё, что я слышал от него, было: «Ох, ну же, Джон. Согласись, это не спортивно?» – после того, как Джон локтем ударил по горлу самого маленького члена команды «одетых». Папа назначил штрафной удар, но Джон проигнорировал его и продолжил игру.

Когда он снова направился ко мне с мячом, я твёрдо решил не пропустить этот гол.

«Самое плохое, что может случиться, – подумал я за секунду до того, как нырнул ему под ноги, – он меня ударит, но я буду героем».

Джон остановился на секунду, готовясь забить гол, а я нырнул ему под ноги головой вниз и выхватил мяч. Я не видел, как Джон перелетел через меня, но слышал удар, с которым он упал на песок, и через мгновение – вопль боли.

– Грубая игра! Это нарушение! – закричали мальчики.

– Нет нарушения! Он поймал мяч!

Я встал на ноги, оглянулся и увидел совсем рядом лицо Джона. Оно было красным от ярости.

– Ты сломал мне чёртово запястье! – орал Джон, размахивая рукой так, что было ясно: она точно не сломана. Затем он с хрипом прочистил горло и харкнул прямо мне в лицо.

Папа, который судья, уже бежал к нам.

– Эй, эй, это слишком, Джон МакГонагал. Где твой отец?

Он стоял на прочерченной в песке боковой линии – Джек МакГонагал, который смотрел на меня, на своего сына и снова на меня. За прошедшие двадцать лет он почти не изменился. По-прежнему худой, копна чёрных волос ещё не тронута сединой.

На мгновение мы впились друг в друга глазами. И когда он шагнул на песчаное поле, я уже медленно двигался прочь.

До меня донёсся голос Джона:

– Ты труп, кто бы ты ни был. Я найду тебя и сотру в порошок.

Джек позвал:

– Альфи?

Но я, не оборачиваясь, убежал – обратно в толпу загорающих, к маме и безопасности. День был испорчен. Немного позже сгустились облака, и это дало мне повод предложить пойти домой, не рассказывая о встрече с Джеком и Джоном МакГонагалами. Мама бы только разволновалась.

И, как выяснилось, причина волноваться имелась. Когда мы подошли к нашему повороту, Джон уже стоял там.

С ним были два мальчика постарше. Все трое сидели рядом с дорожкой, на стволе вывернутого из земли дерева.

Я бы не прожил так долго, если бы не научился предчувствовать большие неприятности – особенно те, что сидят на стволе в тридцати футах от меня.

Большим неприятностям, например, без разницы, есть ли рядом взрослые. Это стало ясно, когда Джон МакГонагал попросту не обратил внимание на судью во время игры. И когда он громко ругался при людях.

Присутствие моей мамы никак не помешало бы Джону избить меня. Ему просто было на это наплевать.

– Мама, зови полицию, – пробормотал я.

– Полицию? – ахнула она. – Что это за мальчики?

– Это неприятности, мам. Давай.

Она повернулась и пошла обратно к дороге. Там стояла телефонная будка.

Желая оставаться незаметными, мы по возможности избегали общения с официальными лицами.

Попросив маму вызвать полицию, я сразу пожалел об этом. Мне надо было смиренно принять побои, и тогда никто не вмешался бы в нашу жизнь.

За прошедшую тысячу лет я ни разу не искал драки. Но что, если кто-то пришёл ко мне сам?

Современные мальчики не учатся драться. И хорошо, наверное. Если люди не умеют драться, они реже это делают. Что само по себе уже неплохо.

А я? Я учился. Не раз обучался боевому искусству.

Меня учил биться короткой деревянной палкой лучший боец Арагона. Он сказал, что это самое благородное оружие, ибо оно не допускает обмана.

Я услышал его голос из глубины веков, когда мальчики медленно поднялись на ноги.