Заложники времени - Ян Мортимер

– Где мы? – спросил я.

– Ты не помнишь? Голос ведь сказал…

– Ты веришь, что прошло девяносто девять лет?

Уильям огляделся вокруг.

– А у тебя есть другое объяснение? Вот так Крэнбрук выглядит спустя девяносто девять лет после 17 декабря двадцать второго года правления короля Эдуарда Третьего, упокой, Господи, его душу.

«Упокой, Господи…» Я поразился тому, что Уильям говорит о добром короле Эдуарде как об умершем. Но если мы действительно перенеслись на девяносто девять лет вперед, то именно так и должно быть.

– Какой же сейчас год?

Уильям пожал плечами.

– Все зависит от того, кто сейчас король.

– Наверное, даже Эдуард Вудсток умер…

Уильям указал вперед на низкие стены, наполовину скрытые папоротником.

– Что здесь случилось?

– Ты знаешь, что случилось, – ответил я. – Чума. Ты был здесь.

Мы подошли к полуразрушенным каменным стенам высотой не более четырех футов. Это был Баттердон. Плющ уже покрыл руины, в углу дома вырос бук. На месте дома лежала куча опавших листьев, пожухшего папоротника и сухих веток. Пахло влажной землей – как в лесу после ночного дождя.

– Здесь жили Илберт и Ричард, – произнес Уильям.

Я промолчал. Может быть, и мой дом в Рейменте являет собой то же зрелище?

Мы зашагали дальше по мерзлому пастбищу. Было ясно, что сейчас здесь почти не ходят. Погруженные в свои мысли, мы почти не разговаривали, пока не дошли до Мортона. Мы увидели старую церковь. К западной ее стене была пристроена большая четырехъярусная башня из серого гранита. Она гордо высилась над окрестными холмами.

– Вчера этого не было, – сказал Уильям.

– Почему они построили новую башню, а не новую церковь? Она смотрится так же неуклюже, как рыцарь в доспехах на пони.

– Все из-за Чагфорда, – ответил Уильям. – Наша башня выше, чем у них.

По обе стороны дороги в Мортон мы увидели три больших дома, крытых соломой. Пока мы шли, вдали ударил церковный колокол, а потом тишину нарушил бронзовый перезвон пяти колоколов на колокольне. В наше время к мессе прихожан сзывал удар одного колокола.

– Вот и ответ, – сказал Уильям. – Они построили башню, чтобы разместить на ней колокола.

В центре городка изменилось абсолютно все. На площади, где раньше стояли рыночные прилавки, появились деревянные дома. Большинство домов, окружавших площадь, стали каменными, с ярко раскрашенными ставнями и широкими дубовыми дверями. Но более всего нас поразила одежда горожан. Я увидел женщину, которая была причесана самым необычным образом: волосы образовывали два рога, задрапированных тонкой белой вуалью. Мы с Уильямом буквально вытаращились на нее: она шла в церковь, хотя по виду более всего напоминала сестру дьявола. Мужчины выглядели не менее странно. На них были туники длиной до колена. У молодых парней туники еле прикрывали зад. Через площадь прошел пожилой, плотный мужчина с седыми волосами и бородой. На нем была длинная черная мантия с капюшоном, напоминающим капюшон Уильяма. Но даже у этого человека рукава свисали до колен, и ему приходилось скрещивать руки на груди, чтобы не запутаться в собственных рукавах.

– Ты правда хочешь пойти в церковь? – спросил Уильям.

– Нет, – ответил я. – Все это кажется мне дурным сном. Может быть, позже…

На площади собралось довольно много народу, и все с удивлением смотрели на нас. Стало совсем светло. Мы шли через площадь и ловили на себе неодобрительные взгляды. Замужние женщины в традиционных головных уборах и ярких длинных платьях нас явно осуждали. Молодые девушки с распущенными волосами, в длинных юбках и коротких туниках, напоминающих корсажи, посматривали на нас исподтишка и прыскали от смеха. На взрослых мужчинах мы увидели необычные высокие шляпы с опущенными полями. На одной молодой женщине было довольно простое длинное платье с длинными рукавами, подхваченное под грудью, и аккуратные кожаные туфли с заостренными носами. Она шла одна, позади большой семьи, и я понял, что она – служанка. Но даже она смотрела на нас весьма неприветливо.

– Ты видел хоть одного нищего? – шепнул мне Уильям.

– Нет – разве что нищие теперь носят одежду, подбитую мехом кролика или лисы…

Мы вышли из города по дороге, которая спускалась в долину Рей. Мост над Рейбруком восстановили, поля по обе стороны дороги превратились в пастбища. Мимо нас шли люди, спешившие в церковь. Некоторые из них явно были крестьянами – одежда у них была не столь облегающей, как у тех, кого мы видели на площади. Но даже у крестьян одежда была сшита из хорошей ткани. Никто не казался бедным – только мы. Мы же казались грязными оборванцами – как заброшенный дом в Баттердоне.

Ферма в Сторридже изменилась почти до неузнаваемости. Появилось много новых построек. Хозяева фермы насыпали крошек птицам: дрозд уже весело клевал сухой хлеб, к нему быстро присоединилась малиновка. Отсюда дорога вела к моему дому. Там, где раньше ничего не было, стояли высокие деревья, а вдоль дорожки, спускавшейся к ручью, выросла колючая ежевика.

По мере приближения к дому меня охватило радостное предчувствие, но когда мы оказались совсем рядом, надежды мои рухнули. Все вокруг заросло, буковый лес лорда поглотил нашу ферму. Когда я, наконец, увидел стены родного дома, их почти целиком покрывал плющ. Они были чуть выше руки в Баттердоне, но всего лишь в человеческий рост. Гранитную притолоку двери кто-то украл, а корни дерева раскололи заднюю стену надвое, и часть стены рухнула. Мой дом напоминал скалу, высящуюся над морем сухих листьев и буковой поросли.

Я опустил свою суму на землю и вошел в мир разбитых камней, толстых корней и грачей. Одна оконная рама сохранилась, но перед ней вырос густой куст. Сколько раз я подходил к этому окну по утрам и открывал ставни, чтобы впустить в дом утренний свет… А потом я шел к нашему очагу, чтобы развести огонь на старых углях… Я смотрел на полусгнившую ветку, которая валялась на том месте, где когда-то весело пылал мой очаг, где мы с Кэтрин сидели за кружечкой сваренного ей эля, когда дети уже спали. Может быть, она выжила и покинула этот дом? Или бейлиф заставил ее снова выйти замуж? Руины говорили о заброшенности и смерти. Судя по всему, никто из наших детей этот дом и наши четыре акра не унаследовал.

Даже если Кэтрин и мальчики пережили меня, сейчас они уже мертвы. Уильям, Джон, даже маленький Джеймс… Косточки их давно сгнили на кладбище. Ветер шевелил побеги плюща. Я закрыл глаза и понял, что сам я тоже давно мертв. Я медленно прошелся по полу некогда моего дома, ощущая под ногами влажную землю. Может быть, я призрак? Может быть, люди в городе, которые так странно смотрели на нас, видели перед собой призраков? Что хорошего может сделать призрак, чтобы спасти свою душу?

Я положил руку на стену. Стена была холодной. Рука моя ощутила материальную преграду. Я не могу проходить сквозь стены. Если я что-нибудь подниму, оно поднимется. Я слышу пение птиц. Когда я заговорил с мельником в Крэнбруке, он услышал меня. Я – не призрак.