Перст судьбы - Марианна Владимировна Алферова

развлечения, Эдуард – тоже, и в тот день мы никого не убили. Было жарко, несмотря на то, что недавно прошли дожди, выцветшее небо подернулось сероватой дымкой, мы ехали шагом по дороге через поля, и Эдуард внезапно спросил:

– Ты считаешь меня слабаком, Кенрик?

Я удивился такому повороту разговора. Эдуард был старшим, Первым наследником. И что бы я о нем ни думал – он, разумеется, во всем должен был превосходить меня, хотя бы на людях.

– Глупый вопрос. – Я попытался ускользнуть от ответа.

– Тогда в Элизере я сумел лишь броситься с оружием на бугая, но не остановил его. И едва не умер. А ты нас всех спас.

– Мне повезло.

– Знаю, что я слишком слаб и снисходителен.

– Просто ты добр. Для короля не самое большое достоинство. Но его можно подправить – рассудительностью советников и жесткостью канцлера.

– Это Лиам-то жесткий?

– Лиам умен и справедлив, ему хватит твердости охранить казну от твоих чудачеств. Я создам армии мираклей, которые защитят наши границы. Ты будешь отличным королем, тебя прославят стихопевцы Гармы. Даже сладкоголосые льстецы из Флореллы будут в восторге от твоих чудачеств.

Брат в этот миг походил на бога счастья, каким его рисовали на старых фресках Домирья. Сероглазый, с золотыми кудрями, ореолом реющими вокруг головы, с мягкой, чуть печальной улыбкой и каким-то странным светом в глазах – как будто каждого он хотел одарить сочувственным взглядом и отсыпать каждому в ладонь горсть золотых. Но он зачастую забывал, что кто-то должен в поте гнуть спину, чтобы золотые сыпались звеня в бронзовые сундуки нашей казны.

В детстве Эдуард никогда не доедал свой завтрак – непременно прятал несколько ванильных сухарей, кусочек сыра, а если подавали сладости на десерт – то и марципан. А потом выносил все это во двор и раздавал детям прислуги. Они в это время всегда старались появиться во дворе, зная, что в этот час непременно получат вкусняшки. Все это называлось «дары Эда». Он и меня пытался приучить к подобной щедрости. Но я морщился и отвечал, что могу только швырнуть кому-нибудь в глаз кусок сахара, а не положить его на ладонь. Если Эд меня сильно донимал, я отдавал ему свой марципан или орехи и бурчал: «Корми их сам, у тебя это лучше получится».

– На что ты намекаешь? – Эдуард рассмеялся.

– Во мне хватит жестокости на нас двоих. Так что оставайся, каким был – добрым слюнтяем королем. Тебя будут любить даже после смерти.

Эдуард покачал головой, закусил губу и пихнул меня в плечо. Я пихнул его в ответ.

– Так договорились?

– Я стану сильным, – сказал он внезапно. – Каким и положено быть королю. Я буду великим.

Но вместо радости в голосе его прорвалась обреченность. И еще – страх.

– Величие – это совершенно необязательно, – усмехнулся я, – оно не сделает твоих подданных счастливее. В Домирье говорили: «Чем больше достоинства в тебе, тем меньше величия нужно твоему императору».

Эд ничего не ответил, стегнул скакуна и умчался вперед, дав тем самым понять, что разговор окончен. Я не стал его преследовать.

* * *

На другой день с утра я собирался спросить Первого наследника, не пойдет ли он на обычные свои раздачи – теперь он после завтрака, накинув простое платье, уходил в город и в Черных рядах раздавал вкусняшки и мелочь детям. Я решил его сопровождать – предчувствие беды меня не оставляло, как ноющая зубная боль. Я не ведал, откуда придет опасность, но решил быть наготове. За завтраком я не обнаружил Эда за столом. Не было и матушки, и отца. Мы завтракали втроем с Лиамом и Таной. Даже Марту я видел мельком – когда принесли творожный пирог с кухни. Я спросил Тану, не видел ли кто-нибудь из ее мираклей-шутов, куда направил свои стопы Эдуард. Тана глянула на меня строгим взглядом взрослой дамы и заявила, что следить за Первым наследником – государственное преступление.

Беспокойство мое только усилилось. Я отправился в Дом Хранителей, но едва ступил на крыльцо, как мне навстречу выбежал запыхавшийся мальчишка, что прислуживал Крону, и, вылупив глаза и задыхаясь, преувеличенно громко выпалил:

– Вам надобно вернуться домой, ваша милость. Сегодня ничего не будет.

Я отступил, потом шагнул на крыльцо снова, но почувствовал, будто невидимая рука сталкивает меня со ступеней. Даже не рука, а множество рук. Я рванулся, пытаясь пробиться, но меня отшвырнули с такой силой, что я слетел с крыльца и грохнулся на мостовую, едва не угодив под копыта лошадей, влекущих карету. В последний миг я сумел перекатиться по камням мостовой и несколько мгновений сидел на противоположной стороне улицы, переводя дыхание и глядя на дверь Дома Хранителей. Мне чудилось, будто черная вуаль накинута поверх дубовой створки, она колеблется, и в складках ее таится абсолютная тьма.

Я вернулся в замок, встревоженный до чрезвычайности. Отыскал на кухне Марту и спросил, не видела ли она Эда. Та глянула на меня испуганными покрасневшими глазами и отрицательно покачала головой. Мне показалось, что она плакала.

* * *

Я ухожу к себе. Стою у окна. Жду, предчувствуя беду. И вижу, как во двор замка въезжает повозка. Не карета, а именно повозка для перевозки скарба, какие используют в Черных рядах. И на ней кто-то лежит, накрытый полотном. Лица не разобрать, потому что у изголовья устроено что-то вроде покрова. Человека снимают с повозки – это Эдуард. Он в одной рубахе и штанах, без камзола, без башмаков, его ведут под руки двое. Голова его откинута назад, острый подбородок задран. Босые ноги не ступают, а волокутся по земле.

– Эд! – кричу я.

Кубарем скатываюсь по лестнице и оказываюсь на крыльце прежде, чем эти двое дотаскивают тело брата до дверей.

– Он ранен? – Теперь я вижу, что с одной стороны Эда поддерживает Джаред, а с другой – Френ.

Ступни брата скрючены судорогой, его бьет крупная дрожь, на рубахе темные пятна от проступившего пота.

Отец, примчавшийся следом верхом, соскакивает на землю, взлетает на крыльцо прежде скорбной троицы и отстраняет меня.

– Наверх, в спальню!

Эда несут, вернее, волокут. Он что-то мычит, голова его внезапно резко свешивается вперед, изо рта течет рвота.

Я замираю на первой ступени лестницы. Пораженный догадкой, кидаюсь назад, во двор, сталкиваюсь с матушкой.

– Что случилось? Что? Дом Хранителей? Да?

Матушка кивает, губы ее прыгают, в глазах стоят слезы.

– «Я стану сильным, стану сильным», – передразниваю я последнюю услышанную от брата фразу. – Что ж вы с ним сделали? А?

– Это пройдет. Может быть…