Он и она - Роман Воронов

в абсолютном своем выражении, не терпит вокруг себя ничего, кроме себя. Рядом со злостью всегда пустота — кто захочет находиться подле злюки?

Змея такими же грациозными и гипнотическими движениями удалилась, а осиновый лист отлепился от губ Нетерпения.

Не устала ли ты, душа, от недвижимого своего положения в «засаде», не коробят ли тонких струн сознания твоего столь дерзкие речи, не увидела ли ты себя среди присутствующих и если да, то не пугает ли тебя сие соседство?

— Стрела, — снова прозвучал повелительный голос «фиолетовой» ведьмы, — мы все ждем тебя. Солнце уже приготовилось «осквернить» это святое для нас место своими жгучими ресницами.

Стрела, прекрасноликая дева, ожидающая через неделю своего пятисотлетнего юбилея, с торчащими во все стороны, как иглы ежа, рыжими волосами, встала у костра:

— Империл (она облизнулась), продукт накопленной в организме человека злобы, в слоях нисхождения сгорает, как уже сказала сестра Баланс, поэтому и только поэтому нас, ведьм, сжигали на кострах в подлунном мире не символически, а физически, в «память» об уже испытанной душами грешников муке. Мы, ведьмы — символ злости, костер ведьмы — символ расплаты.

Она вошла в пламень, воткнула в центр кострища метлу и встала к ней спиной. Жар полыхал вокруг, но не трогал Стрелу, и присутствующие, восхищенно захлопав в ладоши, поднялись со своих мест и так же прислонились к метлам, изображавшим позорные столбы.

Картина, достойная кисти художника, ты как думаешь, душа? А может, это трагедия, достойная проповеди священника?

— Прекрасный фарс, — воскликнула фея с фиолетовой шевелюрой и первая запустила метлой в Стрелу. За ней с диким хохотом последовали и остальные, стоящая же в огне ведьма с ловкостью жонглера увертывалась от летящих в нее «деревянных копий».

— Настоящий Шабаш! — вопила Нетерпение, поднимая чужие метлы и отправляя их обратно в костер.

— Прошу слова, — раздался вдруг голос очередной моложавой брюнетки с тонкими ресницами и острым орлиным взором. Стрела без удовольствия покинула импровизированную жаровню, поправляя слегка сбившуюся прическу, а новая докладчица, топчущая грешную землю ни много ни мало уже пятьсот пятьдесят четыре года, вдохновенно произнесла:

— Злоба в женском обличии — Путь колдовства, — она обвела всех взглядом победителя. — То есть эта низкая энергия (злость) ищет выход «внутри», в мужском же обличии злоба рвется наружу, порождая Тирана.

Устремление, а именно так величали выступавшую, сделала паузу:

— Ведьма ворожит и заговаривает, Тиран пускает кровь и ломает судьбы.

Все собравшиеся метлоносицы согласно закивали разноцветными головами.

— У меня все, — Устремление указала пальцем на восток, намекая на скорый восход солнца, и вернулась к себе, на удобно примятую ею же колючую кочку.

— Не мешкай, Поток, — обратилась «фиолетовая» к предпоследней участнице ночного собрания, — я чувствую его приближение.

Все обернулись к полоске леса в восточной стороне, слегка обозначившейся рыжеватым оттенком.

Игривая блондинка лет тридцати пять на вид с метрикой в кармане, из которой следовало, что девице недавно стукнуло шестьсот семь лет, плавно вошла в круг:

— Ведьма, осознающая свой грех, страдает, ибо разряжение столь тяжелой энергии, коей является злоба, проходит через нее. Искупление совершенных злобных дел осуществляется через поражение детородных органов и создает кармичность бесплодия. Тиран, в отличие от ведьмы, не осознает греха, поелику вся энергия злобы уходит вовне, что определяет его тяжелую Карму недоразвитых или отсутствующих вовсе органов физического тела. Если коротко, в следующей жизни Тиран — калека, ведьма — бездетная.

— Я всегда говорила, нечего подавать убогим, — весело вставила неутомимая Намерение, а Поток так же плавно, как и появилась, отбыла на место.

— Что ж, — поднялась с места последняя, «фиолетовая» ведьма, — я, Раздвоение, на правах старшей (шестьсот шестьдесят шесть лет) закрываю Шабаш последним словом, и оно таково: этот грех сильнее всех остальных целенаправленно уничтожает Искру Божью, Тело Света в душе. Бойся злобы, ибо она овладевает медленно, но верно, забирая себе все, что имеется, и превращая Суть в Лысую Гору.

Она подняла взор прямо к искре, за которой скрывалась душа, петух, чихнув со сна, расправил грудь и трижды проорал свою песнь восходящему солнцу. Костер погас; ведьмы испарились в остатках дыма, смешавшись с утренним туманом, окутавшим голую макушку Лысой Горы; роса блестящими бусинами усеяла траву, примятую вокруг пепелища в тринадцати местах.

Отпускай и ты, случайный наблюдатель, свою искорку, Путь ее далек и полон опасностей, в отличие от твоего, спокойного и уверенного, ведь ты, не будь глупцом, сохранил бы в себе Искру Бога, Тело Света, Дар Создателя. Или нет?

Пустой след

Итак, по воле, скорее Его, нежели своей, я здесь снова, внутри идеально приспособленной для обитания в местных условиях и совершенной под поставленные задачи оболочки, нашпигованный навыками, талантами и сладко-горьким опытом, а также в придачу снабженный подробнейшей мировоззренческой и поведенческой инструкцией о десяти пунктах. С подобным потенциалом можно преспокойно прогуливаться по воде, сдвигать горы и оборачивать в вино содержимое луж. Что ж, в таком случае вперед, без оглядки, во след за течением Времени, запущенным исключительно для меня; и, кстати, пока еще не отключена память, я — женщина, в полной мере испытавшая на себе боль, унижение и притеснения со стороны мужчины — нынче сама в мужском обличии.

…Жанну вели на казнь. К измученной пытками и допросами молодой женщине в качестве почетной «свиты» отрядили аж четверых английских солдат. Пара впереди молча громыхала сабатонами по каменной мостовой, щурясь на яркое майское солнце из-под поднятых на бацинетах забрал. Двое сзади изредка перебрасывались короткими фразами на своем варварском языке и, судя по насмешливому тону, конвоиры говорили о ней. Жанна болезненно улыбнулась: хрупкое, еле передвигающее израненными ногами создание под присмотром чужестранцев следует на костер, ну чем не путь Иисуса на Голгофу?

Совпадение могло показаться чересчур точным, если бы не одно «но»: Христа предали один раз, ее — трижды. Первый «Иуда» не открыл ворот своего замка, хотя именно ему на помощь привела она свой отряд и ее пленили. К чему были бессмысленные смерти пошедших за Жанной и ее собственный позор? Может ли быть прощен Иуда, дрожащий, как осина на ветру, от страха?

«Может, — ответила Жанна сама себе, — ибо не ведает, что творит».

Второй «Иуда» просто нуждался в деньгах. Господи, да ему было не важно, что продавать: земли, которые он потерял; людей, что усеяли своими телами поле брани; или ее, предательством оказавшуюся в его власти. Может ли быть прощен Иуда, ищущий выгоды? «Может, — снова был ответ, — ибо не ведает, что творит».

Третий — и что оказалось самым удивительным для нее — был