Вначале был звук - Андрей Макаревич

Два раза в день я проезжаю мимо крепостной стены высотой в три этажа. Она сложена из темного гранита, видимо очень дорогая. Прямо за ней стоит дом — тоже из темного гранита, тоже в три этажа, торчит только крыша. От окон этого дома до стены — метра два-три. Я пытаюсь представить себе — кто эти люди, как им живется в такой красоте? Чему они радуются, какие у них дети? И главное — чего они так боятся? Прокуратуры? Киллеров? Так ни от тех ни от других стены, как выяснилось, не спасают. Боятся, что завтра все отберут? Так отберут вместе со стенами! А от деревенских воришек восемь метров скальной породы, согласитесь, многовато. Тут танком надо.

И знаете, о чем я подумал, стоя на лужайке у домика своих американских друзей? Мы можем сколько угодно кричать о нашем российском величии и мировом могуществе, но догоним и перегоним Америку только в тот день, когда обнаружим, что научились жить без заборов.

Вы способны представить себе Россию без заборов? Вот и я нет.

Еще совсем недавно я думал, что в продолжительности человеческой жизни заложена какая-то ошибка. Я полагал, что трагизм бытия состоит в несоответствии возраста души и тела. Только-только душа твоя набралась опыта, мудрости и обрела вкус к жизни, а телу уже пора на свалку: срок вышел. И казалось мне, что сроки жизни, упомянутые в Библии, гораздо разумнее и справедливее.

А хорошо бы, думал я, как какой-нибудь Дункан Мак’лауд, вообще жить вечно. Сколько всего интересного увидишь! Не получится.

Дело в том, что мир меняется. И гораздо быстрее, чем мы. И вот уже снова эстетика всего окружающего вдруг поменялась полярно. А ты рос, мужал, постигал, что такое хорошо и что такое плохо, и шел с такими же, как ты, дружным несметным отрядом под общим флагом куда-то к свету. И вдруг замечаешь, что торчишь на плацу один-одинешенек, флаг твой изрядно вылинял, бойцов разнесло кого куда, а окружающие тебя совершенно незнакомые люди едят тараканов. Наслаждаются, горячо обсуждают их хрусткость и косятся на тебя: у тебя что, морковка из кармана торчит? Отстой! А вокруг гремит раздражающая тебя непонятная музыка, литературой теперь называют блоги, и вообще человечество поделилось на две группы — продвинутые ломятся на вернисаж, где художник какает на свою картину, а остальные вперились в «Дом-2».

И это ведь эстетика. Черт с ним, с искусством. А как быть с этикой? Как быть с тем, что вчера казалось тебе недопустимым, пошлым, безнравственным — и на твоих глазах возводится в норму, а то и в эталон?

Заметьте: я не про то, что морковка — хорошо, а тараканы — плохо. Сейчас изучают их питательность, может, и пополезней моркови будут. Докажут. Со временем обязательно докажут. Хорошо или плохо — тема для совершенно другого и вполне бессмысленного разговора. Просто все не так, как ты любишь.

Яду мне, яду...

Перечитывал недавно записки Раневской. Это записки очень обиженного на судьбу человека. Так ли обидела судьба народную аристку СССР, всеобщую любимицу, человека невероятной популярности? И когда она костит новый театр и новых артистов, думаешь: про кого это? Про Евгения Леонова, Олега Янковского, Табакова, Ефремова, Смоктуновского, Евстигнеева? Про Любимова, Захарова? Да вы что, Фаина Георгиевна? Просто мир вокруг взял да и изменился. Артисты стали по-другому играть. Режиссеры — ставить. Ну да, не МХАТ. Не Грибов, не Жаров. По-другому.

Выхода, видимо, два.

Запереться среди любимых книжек, пожелтевших фотографий и засушенных цветов своей юности и ворчать в пустоту.

Так себе.

Делом своим доказать самому себе и тем, кто вокруг, что можно и иначе. Как ты любишь. И пусть удивятся, что, оказывается, можно и так. Это ведь не обязательно, как вчера. Ты тоже менялся, взрослел, даже если тебе этого не хотелось, и в ту же реку второй раз все равно не войдешь. Ты просто не танцуешь, как они.

Третий путь — затанцевать, как они, кажется мне неприемлемым. Обман будет замечен сразу с двух сторон — и молодыми, и теми, кто их не любит. Не надо ни под кого косить, особенно взрослым под маленьких. «Заигрывая с молодежью, ты заигрываешь со своими могильщиками». Это Кундера.

Просто делай, как любишь.

Случилась эта история около полугода назад, в ноябре. Мы с «Оркестром Креольского Танго» собирались в Лондон — записывать новый альбом, и меня преследовала идея: записав его, тут же выпустить, сделать человечеству такой предновогодний подарок. Поэтому все, что можно было сделать заранее, делалось заранее. Уже готова была обложка, и мы решили в довершение ко всему снять клип.

Клип на еще незаписанную песню — это было лихо. Мы нашли деньги, договорились с отличным режиссером, придумали очень простой сценарий: по белому пространству ползет жук, но как только он достигает края, человек накрывает его стаканом и возвращает на место. Все это повторяется снова и снова. История вызывала всякие ассоциации, и я был доволен. Назначили день (вернее, ночь) съемок, заказали технику, нашли актеров. Проблема оказалась одна: в жуке. Выяснилось, что в ноябре месяце в Москве жука найти невозможно. Есть все: тигры, крокодилы, змеи и слоны. Есть сверчки и тараканы. Жуков нет. Ночь съемок приближалась, павильон и техника были оплачены, мы прошерстили весь Интернет и дежурили на Птичьем рынке. Я сходил с ума. Наконец, накануне съемок случилось чудо и жук был найден. Единственный в Москве. Он был очень похож на майского, хотя назывался каким-то африканским копром и стоил кучу денег. Жука посадили в баночку с мятой бумагой, несколько раз он начинал дремать, нам казалось что он умер, и я снова сходил с ума.

Наступила долгожданная ночь, и мы решили сначала отснять все с артистами, чтобы не мучить их ночной работой. Я завернул баночку с жуком в шарф и поставил поближе к батарее, чтоб, не дай бог, не замерз. Режиссер установил потрясающий свет, посреди огромного павильона была выстроена декорация — изогнутое белое пространство, началась съемка, все получалось очень красиво и я совершенно успокоился и воспрял. Часа через четыре все, что можно было снять без жука, было снято, над столом установили специально заказанную уникальную камеру, чтобы снимать жука во весь кадр и смотреть на все жучьими глазами.

На съемки собрались журналисты музыкальных изданий — мы очень давно не снимали никаких клипов. Они ходили за мной, уговаривали рассказать сюжет, а я важничал и делал загадочное лицо.

Жук, вопреки моим опасениям, у батареи отогрелся и развеселился страшно. Когда я появился в павильоне с баночкой и заявил, что главным героем кино будет жук, журналисты ахнули. Перед тем как пустить его в кадр меня уговорили сфотографироваться с ним на ладони. Я посадил жука на ладонь, вспышки засверкали, жук расправил крылья, взлетел и скрылся во мраке. Когда столбняк прошел, я понял, что мы погибли. Павильон имел 60 метров в длину, 30 в ширину и 1 5 в высоту, был по краям завален всякой дрянью и найти в нем двухсантиметрового жука было сложнее, чем иголку во всем сене мира. Еще два часа монтировщики, актеры, журналисты и я, потерявший голову от горя, занимались совершенно бессмысленным делом: прошаривали павильон сантиметр за сантиметром. Мы нашли его. Он влетел в раскаленный осветительный прибор и погиб, как Икар. Он лежал на полу, очень похожий на живого, но не шевелился. Искусственное дыхание результатов не дало. Все было кончено.