Поместье потерянных грез - Дороти Дэниелс

Платье мое было безнадежно испорчено. Я отнесла его в ванную: там, по крайней мере, нет полированных полов и ковров, а с платья все еще стекала вода. Потом я смыла с себя грязь и тину. Вытерлась досуха, надела ночную сорочку, потушила свет и легла. Пришлось, однако, довольно долго устраиваться в постели, так чтобы не болело ушибленное камнем плечо.

Заснуть не удавалось. Я стала опять думать о том, кто же напал на меня. И опять приходила все к тому же неутешительному ответу: судя по Евиным рукам, это могла быть только она. Неужели она действительно невменяема? Или подвержена приступам жестокости? В таком случае ей удалось провести даже собственную мать. Ведь миссис ван Дорн обещала присмотреть за ней, пока меня не будет на месте. Возможно, миссис ван Дорн настолько поверила в улучшение, что решилась даже оставить Еву одну.

Мне не удалось без посторонней помощи поднять Еву с постели и уложить под одеяло. Я только прикрыла ее сверху, перед этим вымыв ей руки и вычистив грязь из-под ногтей. И опять лежала и думала. Сон никак не шел. Кроме всего прочего, еще и из-за страха. Я не стала запирать дверь между нашими комнатами… Может, этот приступ жестокости больше не повторится? Или уж во всяком случае, не сразу. Я лежала и молила Бога об этом. И еще я молилась о выздоровлении Евы. В конце концов, я заснула. А когда проснулась, было опять яркое солнечное утро. И с ним нахлынули воспоминания. Посещение Ника… то, как Ева послушалась его… признание в любви… отъезд… мое возвращение в дом… покушение… и, наконец, Ева, ее руки… Ужасная загадка…

Я решила никому ничего не рассказывать, пока не поговорю с Ником. Только ему я расскажу обо всем.

На левом плече красовался огромный синяк — свидетельство того, что все случившееся прошлой ночью мне не приснилось. Я быстро приняла душ и надела прежний серый костюм, сшитый в свое время на заказ у портного. Больше у меня здесь ничего не было, оставалось только надеяться, что багаж с вещами не задержится слишком долго.

Я выглянула в окно и обнаружила некое подобие балкона — это было чисто декоративное сооружение. Но мне пришло в голову, что лучшего места спрятать испорченное платье не найти. Не хотелось, чтобы оно попалось на глаза мисс Кемп, когда та придет убирать у меня в комнатах.

Пора было завтракать. Я дернула шнурок звонка для вызова горничной и пошла к Еве. Она лежала с открытыми глазами.

— Проснулась? — спросила я бодрым голосом. — Сейчас будем завтракать. Давай-ка я тебе помогу.

Усадив на постели, я умыла ее, почистила ей зубы, расчесала волосы. Все это оказалось довольно нелегким делом, особенно если нет опыта. Тем не менее к приходу служанки с завтраком Ева была в полном порядке. Я покормила ее, потом поела сама и все это не переставая болтать.

— Ева, помнишь Николаса Рисби, который был у нас в гостях эчера? Я называю его Ник. Помнишь, он еще добился, чтобы ты встала самостоятельно. Ты это сделала, потому что поверила ему, правда? Я тоже верю ему, верю всей душой. А он уверен, что ты поправишься, и очень скоро. Он в самом деле так считает. Но только ты должна будешь ему помогать. Ты ведь сможешь? Но знаешь, что я подумала? Может быть, не стоит пока никому говорить о наших успехах. Потом, попозже, пусть это будет для всех приятным сюрпризом. Я знаю, пока ты не можешь высказать свое отношение, но мне кажется, что ты согласна со мной. Только представь: в один прекрасный день мы с тобой спускаемся рука об руку по лестнице и входим в гостиную. Ты представляешь себе восторг всей семьи? Господи, Ева, у тебя столько всего впереди! Ты должна, ты просто обязана поправиться!

Я действительно так думала. Может быть, поэтому слова мои прозвучали, как молитва: Боже, ведь она так молода, красива… богата; у нее столько всяких достоинств, которые сейчас, правда, скрыты за этим временным помешательством; она деликатный, тонкий, мягкий человек — правда, сейчас лицо ее ничего не выражает, но нет на нем и той жестокости, которая неизбежно выдает злобу или коварство.

В дверь постучали. Я поспешно встала и впустила Сьюзан Кэртис. Она села и улыбнулась Еве.

— Вот, решила зайти взглянуть на нашу больную, — объяснила она.

— Она сегодня в полном порядке, — весело сказала я.

— Приятно слышать. Вы, действительно, молодец, мисс Вингейт. Но я пришла по другому поводу. Вы знаете, мистер и миссис ван Дорн уехали на целый день в Стэнфорд, а мистер Тэйни, Джон Тэйни, вчера вечером прибыл из Нью-Йорка. Обычно он работает в нью-йоркских офисах мистера ван Дорна. Так вот, он узнал, что вам поручено заботиться о Еве, и, кажется, очень этим расстроен.

— Вот как? — спросила я. — Можно узнать, почему?

— Ну, он считает, никто здесь не должен ничего предпринимать, не проконсультировавшись предварительно с ним. И, кроме того, он узнал, что вы, и только вы, полностью отвечаете за Еву. Мне кажется, он уже настроен против вас, мисс Вингейт. А он такой человек, который вполне может испортить вам жизнь. Уверяю вас, он способен на это.

— Спасибо за предупреждение, — сказала я.

— А знаете, мне кажется, вы сможете вытащить Еву из этого… Ну, там, заставить ее двигаться, говорить… и все прочее. Между прочим, она ведь прекрасно поет. И вообще, она всегда была просто прелесть. Такая остроумная. Хочу, чтобы она вернулась к нам.

— Она вернется. Я вам обещаю.

— Я вижу, вы уверены в себе. Камилла тоже была самоуверенной.

— Камилла? Кто такая Камилла?

— А… Вы еще не знаете о ней? Она была секретаршей мистера ван Дорна. Очень способная и исполнительная. Прекрасная машинистка. Он ее высоко ценил. Кроме того, она была потрясающе красива — темные волосы, оливковая кожа… Я думаю, в ней была испанская кровь. Или, может быть, южноамериканская. Одним словом, это была настоящая красотка.

— И что же с ней случилось? — спросила я.

— Никто не знает. Просто в один прекрасный день она ушла и не вернулась. И никто ничего о ней больше не слышал.

— Вот как? Просто исчезла?

— Да, именно так! Ночью упаковала вещи и смылась. Я так и не могла понять почему. Мы все очень хорошо к ней относились. Она была дружна с Евой. Никто и предположить не мог, что она может вот так исчезнуть.

— Странно, очень странно… — сказала я в глубокой задумчивости.

— Одно время мне казалось, Тэйни знает, что произошло. Он всегда был без ума от нее. Но теперь-то я думаю, что ошибалась. Он в таком же неведении, как и все остальные.

— Может, стоит повидать Тэйни? — спросила я. — Что он собой представляет?

— Гордец и нахал. Камилла была единственной, к кому он проявлял человеческие чувства. Забавно было наблюдать, как он из кожи вон лез, стараясь казаться суперменом и светским человеком. Вот уж этого-то в нем совсем нет. В доме он ни с кем не общается; говорит, что работает на мистера ван Дорна; остальные для него как бы и не существуют. Обычно он приезжает на два-три дня, не больше. Просматривает книги, счета. Еду ему подают в комнаты. Никогда еще с нами не обедал. Да, я вам скажу, этот Тэйни — редкостный тип.