Поместье потерянных грез - Дороти Дэниелс

Вообще-то я предпочитаю самостоятельность. Правда, в этом мире девушке не так-то легко добиться успеха: он предназначен в основном для мужчин. Но попробовать можно. Прежде всего, однако, нужно решить, в каком направлении двигаться. До сих пор я, пожалуй, плыла по течению. Скоро придется искать постоянное место: нынешняя работа ненадолго. Еве долго не протянуть в этом состоянии — либо она поправится, либо умрет. Если же ее поместят в клинику, все кончится быстрее: в таких заведениях долго не живут.

Я заметила чью-то тень. Вздрогнула и быстро оглянулась. Это был Уллис ван Дорн. Глаза его были холодны как лед, на губах застыла жесткая усмешка. Я не двинулась с места.

— Добрый день, мистер ван Дорн, — произнесла я.

— Что вы здесь делаете? — спросил он тоном рассерженного хозяина.

— Просто греюсь на солнышке. Ева спит… Здесь никого нет.

— Я вас везде искал. Где это вы были?

— Ездила в город к доктору Виггинсу за лекарством для Евы.

Он опустился на песок рядом со мной. Почему-то это не выглядело как дружественный жест.

— Что за лекарство?

— Снотворное.

— Ну, этим ее не вылечить.

— Конечно, — согласилась я, — но это успокаивает. После вчерашнего срыва ей необходимы несколько дней, чтобы успокоиться.

— Вы ничем не сможете ей помочь, говорю вам!

— А вот я в этом вовсе не уверена. И потом, я могу просто составить ей компанию. Кажется, она даже привязалась ко мне.

— Ну-ну, мисс Вингейт, вы, конечно, шутите.

— Ничуть.

— Ева — моя сестра, я люблю ее, но, говорю вам, ее место в клинике. Ее опасно оставлять без присмотра.

— Что вы имеете в виду? — спросила я, даже не стараясь скрыть своего возмущения.

— Она опасна для окружающих, вот что. Если до сих пор она не причинила никому вреда, то это совсем не значит, что подобное не случится в будущем. Такие больные вообще опасны.

— Позвольте, сэр, — воскликнула я, — да ведь Ева не опаснее ягненка! Бедняжка просто больна. Я уверена, что это излечимо, и готова сделать все, чтобы помочь ей выздороветь.

— Да, но вы ничего не можете сделать — вот в чем штука. Такие случаи неизлечимы, я достаточно много читал об этом. Не забывайте — я ведь исследователь.

— Не сомневаюсь в том, что вы много читали по этому вопросу, сэр, — сказала я. — И все же стоит дать Еве еще один шанс. Скажите лучше, вы проверили, от чего погибла лиса?

— Да, я произвел вскрытие… Это, несомненно, яд.

— На мой взгляд, довольно жестоко со стороны фермеров так защищать свое хозяйство. Впрочем, если у них нет другого выхода…

— Почему бы вам просто-напросто не собрать вещи и не уехать? — неожиданно предложил он.

Я вскочила на ноги, От негодования даже не сразу нашлись слова.

— Никуда я не собираюсь уезжать, пока ваш отец не попросит меня об этом. А вы, сэр… Что вы за брат?! Почему не хотите помочь своей сестре выздороветь? И что я вам сделала такого, за что вы хотите убрать меня из, дома?

— Вы вбиваете ей в голову — если в эту голову еще хоть что-то можно вбить — мысль о возможности выздоровления. Тогда как на самом деле это невозможно. Тем сильнее будет разочарование, когда она поймет это. Разочарование убьет ее, и вы в конце концов будете тому причиной. Вот почему я хочу, чтобы вы убрались отсюда.

— Очень жаль, но я никуда уезжать не собираюсь. А теперь, пожалуйста, позвольте мне уйти.

Я быстро пошла прочь, опасаясь, что он остановит меня. Я была почти уверена, что в голосе его прозвучала угроза, но решила пока не думать об этом. Однако не могла избавиться от мысли, что вот эта пустынная дорога, по которой я шла, была идеальным местом для того, чтобы избавиться от нежелательного свидетеля.

Впереди показалась усадьба, и опять возникло такое чувство, что над этим домом нависла беда… что здесь витает зло… что стены хранят множество зловещих тайн… И еще было чувство, что я здесь никому не нужна — кроме Евы.

Мы сидели у Евы в гостиной и ужинали. Я едва сдерживалась, чтобы не рассказать ей, что скоро к нам пожалует гость — доктор Рисби. Ужасно хотелось рассказать и про нашу выдумку, будто он приедет навестить меня, хотя главная его цель — познакомиться с Евой. Сама не знаю, как мне только удавалось болтать о пустяках — о моде, прическах, театре и прочих развлечениях.

Я распустила и тщательно расчесала длинные светлые волосы Евы, стараясь, чтобы маленькие изящные ушки оставались открытыми: они у нее были похожи на ракушки. Потом я собрала ей волосы сзади в высокий пучок. Так она выглядела еще изысканнее. Совсем не то, что обычно, когда волосы просто лежали по плечам, спускаясь почти до талии. В доме никто, похоже, не занимался ее прической.

Мне удалось пересадить ее в другое, более удобное кресло. Так доктор Рисби сможет осмотреть ее со всех сторон. Я прекрасно сознавала: то, что мы задумали, достаточно рискованно и не очень этично. Но, с другой стороны, если доктору Рисби удастся вылечить Еву, этот смелый шаг будет оправдан.

Я оставила девушку и пошла переодеться в свою комнату. У меня было с собой всего одно платье. Я сшила его сама и, должна признаться, потратила на это много времени и сил. Это было вечернее платье из нежно-розового китайского шелка, с зеленым бархатным лифом и зелеными же рукавами с высокими буфами; воротник, тоже высокий, был отделан бахромой. Фасон я взяла из французского журнала. Платье было совершенно новое.

Волосы у меня вьющиеся, темные. Я спустила маленькую прядку на лоб в виде волнистой челки, высоко подняла всю массу волос на расческе назад, потом каскадом распустила по плечам; это мой стиль. Я, конечно же, не так красива, как Ева; самое красивое в моем лице — это большие серые глаза с густыми ресницами.

Я вернулась к Еве, но, оказавшись в ее комнате, никак не могла усидеть на месте. Кружась между стульями, я рассказывала ей, как тетушка учила меня шить. Тетушка моя вообще считала, что девушка должна не только уметь вести себя в обществе и владеть изящными манерами, но и заботиться о себе сама — в этом мире, созданном мужчинами и для мужчин. Я даже засмеялась, вспоминая, с какой суровостью тетушка Тибет обычно говорила об этом. Она была старой девой, и этим отчасти объяснялась некоторая горечь и враждебность по отношению к противоположному полу. Мне всегда казалось, что, если бы она научилась больше радоваться жизни, у нее были бы муж и семья. Но… ее жизнь — это ее жизнь, она прожила ее, как хотела… или могла.

Все это я пыталась поведать Еве — как обычно, не получая никакой реакции в ответ. Вдруг открылась дверь, и мисс Кемп вошла в комнату, чтобы забрать поднос. Она остановилась на пороге и долго разглядывала меня с нескрываемым удивлением.

— Можно подумать, что вы собрались на светский прием, мисс Вингейт.