Хроники Розмари - Анна Данилова

Далее события разворачивались стремительно. Они успели обменяться лишь жаркими поцелуями в метро, после чего разбежались в разные стороны: она – объявить мужу о своем решении уйти от него, он – собрать как можно больше информации о том, как вывезти Машу из Москвы в Лиссабон – навсегда. Но в тот день она так ничего и не рассказала Чагину. Жозе позвонил ей и назначил встречу в квартире Томы (понимающая, с широкими взглядами подружка оставила Жозе ключ, а сама вместе с мужем отправилась в деревню). Маша вернулась домой затемно, что-то говорила Чагину о Тамаре, впервые отчаянно лгала, испытывая неприятное чувство стыда и боли.

Полоса жизни, связанная с формальностями (развод, виза, перелет), прошла для нее все в том же температурном, болезненном режиме. Она очнулась лишь в тот момент, когда Жозе познакомил ее со своей матерью, красивой и элегантной Одетт.

– Мама, познакомься, это моя жена, и у нас скоро будет маленький…

Они поселились в одном доме с Одетт, потом родился Даниэль, на следующий год Жозе на деньги матери открыл ресторан, через год вернул ей долг, купил дом в Фаро, прямо на берегу океана, а затем родился Александр. И все это время Жозе занимался переводами – для себя, переводя на португальский современных русских писателей и собираясь открыть маленькое издательство.

Маша часто задумывалась над тем, как сложилась бы ее жизнь, не встреть она Жозе. Не было бы, возможно, ни Даниэля, ни Александра… Она так и не познала бы настоящую любовь.

– Поезжай и ничего не бойся, – Жозе поцеловал ее и нежно привлек к себе. – Что поделать, ведь умерла твоя сестра…

– Хорошо, я так и сделаю, – прошептала она, уже приняв решение: золотая чаша весов с сидящими на ней сыновьями, мужем и Одетт плавно опустилась вниз…

Борис Михайлович Аникеев разглядывал сидевшего напротив него бледного, потного, в съехавшей набок потертой норковой шапчонке мужчину и спрашивал себя: как бы он сам чувствовал себя, оказавшись на его месте? Шутка ли – приехать в Москву для опознания тела свояченицы, оформления документов и перевозки ее домой, в Саратов! Нелегко ему будет, тем более что у него, как оказалось, аритмия, болезнь, которая в любую минуту может сыграть с ним злую, непоправимую шутку.

– Я не задержу вас надолго, Иван Петрович. Как вы понимаете, ваша племянница была барышней не московской, поэтому мы о ней ничего не знаем, но убита-то она здесь, у нас, поэтому я задам вам несколько вопросов. Хотите чаю?

– Да, можно… – усталым голосом проговорил Иван. После посещения морга он чувствовал себя неважно. И сердце давало о себе знать, да еще этот звонок Чагину. И какой черт дернул его позвонить ему? Как будто и так непонятно было, что он и слышать ничего не хочет о том, что может напомнить ему о Машке. Сначала старался быть вежливым, а потом все-таки бросил трубку. Спросил, жива ли Маша, напоследок. Надо же, нашел о чем спросить! Не мог подождать, пока ему не скажут самую главную новость: что Али нет. А что, если он знал, зачем Алевтина сюда, в Москву, приехала? Вдруг она тоже звонила ему? А что, вполне может быть…

– Вам сколько ложек сахару?

– Одну. Понимаете, она приехала сюда по каким-то своим делам. И мы с Татьяной можем только предполагать, что она хотела походить по институтам, университетам, чтобы выбрать, куда бы она могла попытаться поступить. Денег-то у нее нет, это ясно, откуда им быть, но есть же в Москве такие институты, куда можно поступить и без денег? Можете ничего не говорить, я понимаю, что на этот вопрос ответить не так просто. Но Аля просто рвалась в Москву. Понимаете, у нее есть сестра, родная, ее зовут Маша. Маша была замужем за одним не бедным, прямо скажем, человеком, Владимиром Чагиным…

Иван Зубков основательно и в то же время сжато рассказал историю Маши, стараясь обойтись без собственных комментариев.

– Вот и получается, что Маша как бы предала ее, лишила ее возможности пристроиться в столице…

– А разве Маша обязана была пристраивать ее, как вы выражаетесь, в Москве? Вы так просто говорите о таких непростых вещах! Мало того что Алевтина собралась учиться в Москве (это еще понятно, у нас много вузов, здесь учится огромное количество россиян), так еще подавай ей бесплатно квартиру в Москве…

Борис Аникеев вдруг понял, что говорит о погибшей Неудачиной так, словно она жива: раскатала губу на Москву, не желая пошевелить и пальцем… Ему по роду деятельности приходилось сталкиваться с такими провинциальными штучками. Бездельницы, проститутки…

– Да, вы все правильно говорите. – Зубков, казалось, и не заметил допущенной следователем бестактности и даже поддержал его мысль: – Со стороны именно так все и может показаться. Но, с другой стороны, Чагин был очень богат, и все, кто знал его, почему-то решили для себя, что ему… ну, ничего не стоит позаботиться и о сестре жены. Вот так. Конечно, это заблуждение, теперь я понимаю… А ведь сначала мы все осудили Машу, решили, что она просто с жиру бесится. Ну откуда нам было знать, как ей живется с Чагиным, какие у них проблемы? Со стороны-то нам казалось, что они души друг в друге не чают. То, что Машка перебралась в Москву и хорошо там устроилась, было удобно всем нам, бедным, что называется, родственникам. Мы могли в любое время приехать в Москву по своим делам, остановиться у Машки и жить, сколько нам понадобится. Она всегда хорошо нас встречала, радовалась нашему приезду, доверяла нам квартиру, оставляла ключи… А когда нам нужны были деньги, мы просили у ее мужа, Володи. Понятное дело, он давал нам без процентов. Он был таким добрым, таким веселым… Мы все были уверены, что он поможет и Але. А тут вдруг этот португалец…

– Да, я все понял. Маша уехала, вышла замуж за португальца. А что стало с Алевтиной? Как она жила после отъезда сестры?

– Да как… Обычно жила…

– С кем жила? Где работала?

– Вообще-то она жила одна, но приходил к ней… один… а может, и не один… Она же молодая, выбирала… Аля работала на рынке, торговала дубленками.

– У нее свой бизнес?

– Нет, что вы! Она была продавцом. Зимой жаловалась, что ноги стынут, моя жена Татьяна отдала ей даже свои валенки, почти новые, и платок пуховый, чтобы поясницу обматывать. А летом дубленки – товар не ходовой, она перебивалась чем придется. Ее хозяйка думала только о своих интересах и, чтобы Але не платить, поставила туда в это лето свою племянницу с женским бельем… Вы понимаете, я же мужчина, многого не знаю, вот Татьяна, жена моя, она, может, побольше бы вам рассказала. Но в целом-то картина ясная – ни личной жизни у Али не было, ни работы настоящей. Говорю же, учиться она мечтала в Москве. Хотя, может, это были одни разговоры, потому что Татьяна, жена моя, была уверена, что Алевтина так рвется в Москву, чтобы мужа там себе найти.

– Виноградов Альберт Михайлович – это имя вам о чем-нибудь говорит? – вдруг спросил Аникеев.

– Виноградов? Нет, вроде бы нет… А кто это?

– Хозяин квартиры, где остановилась ваша племянница, на улице Краснодонской. Сейчас он проживает в Африке. В Африке, понимаете? Гм… Работает по контракту.