Книги онлайн и без регистрации » Триллеры » Скинхед - Наталья Нечаева

Скинхед - Наталья Нечаева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 86
Перейти на страницу:

Ваня ни о чем не думает. В голове такая же серая муть, как за далеким стеклом. Лишь иногда жестким болезненным росчерком эту муть вспарывает мысль о руке. И исчезает. Поэтому Ваня никак не может осмыслить: как это — у него нет руки? Он скашивает глаза на простыню, толсто перебинтованную культю под ней, тормозит взглядом на локте: вот он, топырится, как всегда, только почему-то ниже ничего нет. Это и называется — нет руки? Но он же ее чувствует! Шевелит пальцами. Сжимает их в кулак. Это больно, очень больно, но Ваня проделывает знакомые движения еще и еще, чтобы удостовериться: все в порядке, а слова врача о том, что ему ампутировали руку, шутка. Или бред. Или такая страшилка. Так пугают детей, когда стараются отучить их от каких-нибудь плохих привычек.

Правда, простыня там, где Ваня двигает рукой, отчего-то остается гладкой и неподвижной. Он стал плохо видеть? Надо бы с этим разобраться…

Хорошо бы еще выяснить, от чего его пытаются отвадить таким странным образом, как маленького, но на это Ваниного разумения уже не хватает. Серая муть в голове густеет, превращаясь в вязкий кисель, кисель становится клеем, который наглухо схватывается внутри головы, вмертвую сковывая и без того вялые мысли.

Врач — грузин. Или армянин? Или азер? Ваня так и не научился разбираться в их отличиях. Вот Костыль, тот определяет национальность на раз. И Костыль никогда бы не позволил, чтоб его лечил какой-то черножопый. А Ваню никто не спросил. И теперь этот чурка запросто заходит к нему в палату, проверяет пульс, заглядывает в глаза, светя в самые мозги каким-то специальным зеркальцем. И разговаривает с ним каким-то особенным тоном, как с малахольным или слабоумным. Издевается. Тварь нерусская.

Впрочем, ни на злость, ни на ненависть у Вани сейчас сил не хватает. Ругательные слова возникают в голове по привычке. Будто он снова среди своих, а там иначе говорить нельзя. По большому счету ему все равно, кто его лечит. Лишь бы поскорее отпустили. Как только он сможет встать, тут же уйдет домой. К Катьке и Бимке.

— Ну что, Иван… — Снова тот самый.

Черные глаза, черные густые брови, синеватая от проступающей щетины кожа, узкогубый рот, растянутый в противной улыбке.

«Понаехали! — привычно думает Ваня. — Нигде от них нет покоя! Даже в больнице, и тут — они! Русскому человеку плюнуть некуда — в чурку попадешь… Бить их надо! Бить и гнобить! Чтобы канали обратно в свой чуркистан!»

— Как мы себя чувствуем? — Врач прикладывает прохладную ладонь ко лбу. — Не падает жар, никак не падает. Да, рано мы тебя из реанимации в палату перевели, рано…

Ваня хочет дернуться, чтобы сбросить с лица ненавистную руку, но сил не хватает.

— Ничего. Ты парень молодой, сильный, выкарабкаешься! — Черный улыбается. — Только захотеть надо. Помоги нам, Иван, и себе тоже. Из-за руки так расстраиваешься? Согласен, неприятно. Но пойми, у нас выбора не было! Сепсис начался. Сейчас главное — локоть сохранить. А потом сообразим тебе протез. Знаешь, какие классные протезы в Германии делают? Никто и не догадается, что руки нет…

Черный еще что-то бормочет, поглаживая Ваню по здоровому плечу. Красивая молоденькая медсестра в зеленой шапочке подносит два шприца.

— Спи, набирайся сил. — Жало иголки хитро впивается в кожу. — Напугал ты нас всех! Кровь у тебя очень редкая, я думал, только мне так не повезло. Хорошо еще, что нашли, а то пришлось бы на прямое переливание идти! Представь, я бы операцию тебе делал и одновременно кровь давал! Вот бы был цирк! — Врач смеется. И так, смеясь, вкатывает еще один укол.

Ваня молчит. О чем ему говорить с этим чуркой? Ишь, как стелется! И глаза — добрые, ласковые. Научился притворяться, ничего не скажешь. Все они, сволочи, без мыла в жопу влезают, порода такая. И почему их в больницу допускают? Русских лечить доверяют? Заговор. Жидомасоны поганые. Что он сейчас сказал? Делал Ване операцию? Он? Значит, и руку отрезал он? Этот черножопый?

У Вани будто молния взрывается в голове, осветив то, что до этой минуты оставалось скрытым и неясным. Вот она, разгадка! Вот почему у него больше нет руки… Конечно! Ее отрезал этот, черный. Воспользовался Ваниной беспомощностью и…

— Тварь… — выплевывает Ваня комок ненависти в близкое встревоженное лицо. — Убью…

— Ну, спи, — поднимается доктор, будто и не услыхав Ваниных слов. Оборачивается к медсестре: — Глаз не спускать! Кровь на анализ возьмите и температуру мерьте каждый час. Не нравится мне его состояние. Как бы не пришлось ампутировать локоть…

Сквозь красное горячее марево Ваня вполне слышит эти слова и ясно понимает опасность, от них исходящую. Только вот постоять за себя не может. Этот чурка вколол ему что-то такое, что совсем лишает сил…

Мать осторожно, одним пальцем, гладит Ваню по плечу. Лицо у нее как-то странно заострилось, будто все морщинки обвели темным карандашом, усилив и углубив, а глаза, наоборот, стали какими-то выпуклыми, на розовых яблоках прорезалась набухшая сетка сосудов, и сами глаза из ярко-синих стали блеклыми и размытыми.

Мать изо всех сил старается улыбаться, будто такая уж большая радость видеть беспомощного сына с оттяпанной рукой. Ване это материно лицемерие неприятно, он прикрывает глаза и поворачивает голову набок. Чтоб не видеть.

— Сыночка, как ты?

— Нормально. — Голос куда-то пропал. Ваня пробовал сегодня подозвать медсестру, пить очень хотелось. А ничего не вышло. Будто горло кто-то пережал ровно посередке. Шею напрягаешь, а вместо звука — сип. Поэтому Ваня не говорит, просто шевелит губами, но мать все понимает.

— Болит что-нибудь? Ох, прости… — Валентина спохватывается, понимая, что сморозила глупость. — Катюшка тебе привет передавала, все со мной просилась.

— Чего не взяла? — еще одно шевеление губами. Вот кого бы Ваня хотел сейчас увидеть, так это сестричку. Потрепал бы ее сейчас за пухлую щечку. Взъерошил мягкие кудряшки. У него даже рука зачесалась от приятности ощущений. Та самая, несуществующая.

— Так не пускают же к тебе никого. В коридоре милиционер стоит, я у следователя едва разрешение выпросила. Следователь, он немолодой такой, хороший, понимающий. Ты ему расскажи всю правду, Вань, он поможет.

Валентина честно, как может, пытается отработать добытое с таким трудом разрешение на свидание с сыном. После обморока, в который она хлопнулась прямо в прокуратуре — позор-то какой! — Зорькин сказал, что допустит ее к подследственному, если она уговорит сына сделать чистосердечное признание.

«Конечно уговорю!» — уверила она. А сама счастливо подумала: лишь только Ванюша расскажет все честно-откровенно, как оно было на самом деле, то есть истинную правду, что он никого не убивал, то из больницы его отпустят прямо домой, а уж там они как-нибудь вместе справятся. В конце концов, рука — не голова. И без ног люди живут, и без рук, всякое случается. Не один же он на белом свете! А вместе любую беду одолеть можно.

— Сыночка, следователь говорит, что ты должен чистосердечно все рассказать. Ну, кто там был, кто дрался. Ты ведь просто мимо проходил, но все видел? Вот и надо разъяснить как да что. А то ведь ребята эти, которых сейчас в милицию забрали, все на тебя сваливают. Ты, когда бредил, наверное, наговорил чего, как мне тогда в подвале. Я же тогда тоже тебе поверила, чуть с ума не сошла. Вот и следователь тоже. И татуировка на руке. Когда ты ее сделал? Я и не видела. Следователь говорит, что две восьмерки — это «Хайль, Гитлер!». Вроде символ скинхедов. Значит, и ты — скинхед! Додуматься ж надо! Даже я сначала поверила… Уж потом дома сообразила, что это никакие ни восьмерки, а инициалы твои — Ваня Ватрушев, ВВ. Похоже на восьмерки. Но не восьмерки! Следователь ведь не знает, что твоя настоящая фамилия Ватрушев, а не Баязитов, вот и не понял…

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 86
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?