Черное Рождество - Наталья Александрова

Верхушка членов большевистского подполья состояла из девятичеловек.

Необходимо было иметь нечетное число членов, так как решенияпринимались голосованием.

Собирались поодиночке, петляя и оглядываясь по сторонам,чтобы не привести хвоста. В качестве пароля сапожник выставил в одном из оконгоршок жениной пышно цветущей герани. Если герань спокойно розовела на мягкоммартовском солнышке – значит, все в порядке и можно заходить.

Пятеро членов комитета были в сборе, дожидались четверых, втом числе председателя товарища Макара. Хозяин на кухне разжигал самовар,хозяйственный Семен Крюков – рабочий из портовых доков, который занимался восновном агитацией, – вынимал из буфета чашки и колол сахар на мелкие кусочки.Двое, что заведовали подпольной типографией – Гольдблат и Якобсон, –держались в сторонке. Гольдблат рассматривал фотографии на стенке в одной общейрамке, а Гришка Якобсон – молодой кудрявый парень в черной сатиновойкосоворотке, скорчившись на стуле, читал книжку. Последний присутствующий вкомнате – бывший унтер-офицер Иван Салов, он считался руководителемразведывательной работы среди военных, – скучал у окна, изредкапосматривая на улицу сквозь щелочку в занавеске.

– Что-то скучно мне! – Салов встал и потянулся схрустом. – Ты бы, хозяин, водочки, что ли, на стол поставил, а то с умасойти можно, дожидаючись.

Сапожник буркнул из кухни что-то неодобрительное инеразборчивое.

Остальные никак не отреагировали на слова Салова, толькоГриша Якобсон оторвался от книжки и подумал про себя, что таким, как Салов,сумасшествие не грозит, им сходить не с чего. Но вслух ничего не сказал.

Раздались легкие шаги, кто-то потоптался в сенях, и вкомнату вошла, разматывая платок, Антонина Шульгина – товарищ Тоня, как звалиее в подполье.

Она держала связь с другими организациями, с Ялтой иСимферополем.

– Здравствуйте всем! – весело проговорила она,блестя голубыми глазами.

Салов оживился, взгляд его подернулся масляной поволокой, онподскочил было к девушке, намереваясь помочь ей снять пальто, но глаза ее привиде Салова мигом потемнели не то от гнева, не то от какого-то нехорошеговоспоминания, она твердо отвела его руку и отошла к столу, бросив мимолетныйвзгляд в осколок зеркальца на комоде, который, как и пышно цветущая герань,говорил о том, что в маленьком домике на Николаевской улице в недалеком прошломжила женщина, и следы ее пребывания еще не успели исчезнуть. В зеркальцеотразились два синих Тониных глаза, чуть вздернутый нос и пухлые розовые губына чистом лице. Чтобы мужчины не подумали, что Тоня легкомысленная кокетка, онапоскорее нахмурила брови и отошла от зеркальца.

Хлопнула дверь так, что домик содрогнулся, и, едвапротиснувшись в низкую дверь, вошел человек, обветренное красно-бурое лицокоторого и старый бушлат говорили о том, что человек этот имеет отношение кморю.

– Кого ждем? – гаркнул он.

– Товарища Макара и этого, нового… – Саловпоморщился, – как его… которого прислали… – Борщевский – назвалаТоня, – Антон Борщевский.

– Что за птица? – пробасил матрос.

– Прислали неделю назад из Симферополя для подпольнойработы, – объяснила Тоня. – Ты, товарищ Кипяченко, на прошломзаседании не был, вот и не видел его.

Мандат у него от Крымского подпольного комитета, от самоготоварища Мокроусова.

* * *

– Фу-ты ну-ты! – фыркнул матрос, но заметил, какнеодобрительно посмотрел на него пожилой Семен Крюков, рабочий из доков, изамолчал.

Оставшиеся двое подошли одновременно. Пока товарищ Макарнеторопливо снимал в сенях свой белый полушубок, Антон Борщевский, достаточномолодой человек, смуглый, с черными длинными волосами, вбежал в комнату и, нездороваясь, напустился на хозяина.

– Вы что – с ума сошли?

– А что? – оторопел тот.

– Что вы сделали с окнами?

– Выставил опознавательный знак в виде цветка, как выговорили на прошлом заседании.

– А занавески, зачем вы задернули занавески?

– Как зачем? Чтобы не было видно, чем мы занимаемся!

Борщевский сел на стул и сложил руки на груди.

– А вы, простите, по профессии – сапожник?

– Так точно, – отвечал Парфенюк, хоть ему и оченьне нравился издевательский тон Борщевского.

– Так, стало быть, об эту пору, то есть днем, вы должныработать, то есть сапоги тачать?

– Оно конечно, – не мог не согласиться Парфенюк.

– А как, простите, вы можете работать, если все окнанаглухо завешаны?

– Ну, мил человек, – лениво протянул Салов, –что ты к нему пристал? Ну, может, он сегодня не работает, может, он взапое… – А что тогда делаем здесь мы – вся компания? – рассердилсяБорщевский. – Стало быть, вот как это выглядит со стороны: в домиксапожника поодиночке собираются люди и что-то делают там при задернутых средибела дня занавесках.

Да тут не то что филер из контрразведки, тут самая глупаясоседская баба сообразит, что дело нечисто!

В это время в комнате появился руководитель севастопольскогоподполья товарищ Макар. Росту он был невысокого, но плечи достаточно широкие, иэто, вкупе с неторопливыми движениями и негромким разговором, производиловпечатление какой-то скрытой силы. Чувствовалось, что человек этот твердознает, чего хочет, но вот чего он на самом деле хотел, знал только он один, иникого в свои тайные мысли товарищ Макар посвящать не собирался. Он спокойноразглядывал горячившегося и разговаривающего на повышенных тонах Борщевского, ив маленьких близко посаженных глазках его стояло непонятное выражение.

– Товарищи! – воскликнул Борщевский. –По-моему, вы недооцениваете всю важность подпольной работы. Осторожнее надобыть и аккуратнее, соблюдать конспирацию. Не нужно недооценивать контрразведку,там работают отнюдь не дураки!

– Ты к чему это клонишь? – вдруг зарокоталматрос. – В контрразведке, говоришь, не дураки, а мы, значит, –дураки?

– А вы, собственно, кто, товарищ? – оглянулсяБорщевский. – По-моему, мы раньше не встречались… – Не встречались, –протянул матрос, разглядывая его в упор. – А жаль. И я, значит, буду ФедорКипяченко.

– Товарищ Кипяченко у нас руководит всей подрывнойработой, – вставила Тоня, и от ее свежего звонкого голоса разошлись облакатревоги и неприязни, что начинали сгущаться в комнате.

Борщевский протянул матросу руку, и тот пожал ее, чутьпомедлив.

– Правильно говорит товарищ Борщевский, –донеслось с порога неторопливое, – аккуратнее нужно к работе относиться.Враг, товарищи, не дремлет. А сейчас, раз все в сборе, то закрой, товарищПарфенюк, двери и занавески отдерни. Пусть все знают, что нам скрывать нечего.