Гретна-Грин - Джулия Куин

Ангус увлек Маргарет из столовой, пока дело не дошло до смертоубийства.

– Почему вы считаете необходимым то и дело подшучивать надо мной таким образом? – сердито спросила она.

Ангус свернул за угол и подождал, пока она начнет подниматься по лестнице, а потом пошел следом.

– Это отвлекает вас от мыслей о брате, ведь так?

– Я… – Она от изумления раскрыла рот и посмотрела на него, словно никогда в жизни не видела человеческого существа. – А ведь это правда.

Он с улыбкой протянул ей одну из мисок с пудингом и начал рыться в кармане в поисках ключа от комнаты.

– Вы удивлены?

– Тем, что вы делаете это ради меня? Нет.

Ангус медленно обернулся. Ключ еще торчал в замке.

– Я хотел спросить, удивились ли вы, что забыли о брате, но ваш ответ мне нравится больше.

Маргарет задумчиво улыбнулась и дотронулась до его руки:

– Вы хороший человек, сэр Ангус Грин. Иногда невыносимый… – Она чуть было не фыркнула, увидев его притворно-сердитый взгляд. – Нет, по большей части невыносимый, если уж быть точной, но все равно хороший.

Он толкнул дверь и поставил миски с кранаханом на стол.

– Пожалуй, мне следовало предоставить вам возможность выйти из себя и дать вам перерезать мне горло?

– Да нет. – Она устало вздохнула и села на кровать; еще одна прядь ее длинных каштановых волос выскользнула из прически и упала на плечо. Ангус смотрел на нее, и сердце у него ныло. Маргарет казалась такой маленькой и беззащитной, такой ужасно грустной. Этого он не мог вынести.

– Маргарет, – сказал он, садясь рядом с ней, – вы сделали все, что могли, чтобы вырастить брата… сколько на это ушло лет?

– Семь.

– Теперь пришло время позволить ему стать взрослым и самому принимать решения – правильные и неправильные.

– Вы же сами сказали, что юноша в восемнадцать лет не знает себя.

Ангус подавил вздох. Самая противная вещь на свете – это когда тебе припоминают твои же слова.

– Мне бы не хотелось, чтобы он женился в таком возрасте. Господи, ведь если бы он сделал неправильный выбор, ему бы пришлось всю жизнь жить с ним – то есть с ней!

– А если он сделал неправильный выбор, поступив во флот, сколько времени ему придется жалеть об этом? – Маргарет подняла к нему лицо. Глаза на этом лице казались невероятно большими. – Он ведь может погибнуть, Ангус. Где-нибудь какой-нибудь глупый человек захочет подраться с каким-нибудь другим глупым человеком, а моего брата пошлют это улаживать.

– Маргарет, любой из нас может умереть хоть завтра. Я могу выйти из этого трактира, и меня забодает бешеная корова. Вы можете выйти из этого трактира, и вас убьет молнией. Нельзя жить и бояться таких вещей.

– Да, но мы можем свести риск к минимуму.

Ангус поднял руку, чтобы провести ею по своим жестким волосам – он часто повторял этот жест, когда уставал или был раздражен. Но почему-то его рука двинулась слегка влево, и он коснулся волос Маргарет. Они были прямые и тонкие, шелковистые на ощупь, и их, оказывается, было гораздо больше, чем ему представлялось сначала. Шпильки, поддерживающие прядь, выпали, и волосы каскадом упали ему на руку.

Прикосновение этих волос доставляло ему истинное наслаждение. Оба сидели, затаив дыхание.

Взгляды их встретились. Зеленые глаза встретились с темными, совершенно черными глазами. Никто не сказал ни слова, но Ангус наклонился вперед, медленно сокращая разделяющее их расстояние, и оба поняли, что сейчас произойдет.

Он ее поцелует.

И она не будет противиться.

Он прикоснулся к ее губам очень легко. Если бы он прижал Маргарет к себе, впился бы в ее губы, она, быть может, и оттолкнула бы его, но эта легкая, как перышко, ласка покорила ее душу.

Внезапно Маргарет охватило странное чувство – как будто тело, которое принадлежало ей двадцать четыре года, больше ей не принадлежит. Кожа словно натянулась, сердце чего-то страстно ждало, а руки… ах, как хотелось ее рукам прикоснуться к тому, кто ее целовал.

Она знала, что он горячий, что мышцы у него как у статуи, а не как у человека, ведущего сидячий образ жизни. Он мог бы уничтожить ее одним ударом кулака… и почему-то при мысли об этом она испытывала восторженный трепет… быть может, потому, что теперь он обнимал ее так осторожно, с таким уважением.

Она на миг отодвинулась, чтобы заглянуть ему в глаза. В них пылала жажда чего-то ей неведомого, но она поняла, чего он жаждет.

– Ангус, – прошептала она и подняла руку, чтобы погладить его по загрубевшей щеке. Его темная щетина, густая и жесткая, была совершенно не похожа на щетинку ее брата в тех редких случаях, когда она видела его небритым.

Ангус накрыл рукой ее руку, а потом слегка повернул голову и коснулся губами ладони. Она видела его глаза над кончиками своих пальцев. И эти глаза задавали вопрос и ждали ее ответа.

– Как это могло случиться? – прошептала она. – Я никогда… я никогда не хотела…

– А теперь хотите, – тоже шепотом ответил он. – Теперь вы хотите меня.

Она кивнула, изумленная его предположением, но не в состоянии солгать. Он смотрел на нее, и его глаза проникали, казалось, прямо ей в душу, это было необыкновенно. Она поняла, что в этот момент никакая ложь между ними невозможна. Не в этой комнате, не в эту ночь.

Она облизнула губы.

– Я не могу…

Ангус коснулся пальцем ее губ.

– Не можете?

От его насмешливого тона ее сопротивление растаяло, и она припала к нему, отдалась его сильным объятиям. Больше всего ей хотелось отбросить все свои принципы, все идеалы и нравственные ценности, которым она хранила верность до сих пор. Она могла бы сейчас забыть, кто она такая, забыть обо всем, что ей дорого, и остаться с этим человеком. Она перестала бы быть Маргарет Пеннипейкер, сестрой и опекуншей Эдварда и Алисии Пеннипейкер, дочерью покойных Эдмунда и Кэтрин Пеннипейкер. Она перестала бы быть девушкой, которая носит пищу беднякам, каждое воскресенье посещает церковь и каждую весну засаживает цветами аккуратные ровные грядки в своем саду.

Она могла бы перестать быть той, которой была, и стать, наконец, женщиной.

Искушение было очень сильным.

Ангус провел загрубевшим пальцем по ее сдвинутым бровям.

– Какая вы серьезная, – пробормотал он и коснулся губами ее лба. – Я хочу разгладить поцелуями эти морщинки, прогнать ваши тревоги.

– Ангус, – быстро сказала она, чтобы успеть высказаться прежде, чем утратит способность соображать, – есть вещи, сделать которые я не могу. Вещи, которые мне хочется сделать или мне кажется, что хочется. Я не уверена, потому что никогда этого не делала, но я не могу… Почему вы улыбаетесь?