Меч и перо - Асан Кенжебаевич Ахматов

раз посмотрела на часы. Стрелки показывали половину первого ночи. В этот момент она поняла, что в их жизни случилась что-то серьезное.

Женская интуиция Нагимы, а быть может, и просто её материнский инстинкт, смутно подсказал ей, что к её гнезду приближается какая-то беда. Повинуясь этому материнскому началу, она, словно голубка, попыталась защитить своих детей от этой неизвестности и, войдя в комнату, где спали дети, прижав руки к груди, где сильно и тревожно билось сердце, она тихо прошептала:

– Мои птенчики, что же такое случилась, что задерживается так поздно ваш отец? – Присев на край кроватки, где сладко спал, обняв своего брата, маленький Ильгиз, она в тревоге посмотрела на мальчиков. Не по годам смышленый Чингиз по интонации матери угадал, что волнение Нагимы перешло в состояние тревоги. Ему вдруг стало от этого страшно. Он захотел встать и обнять мать, прижаться к ней и почувствовать её тепло. Но он лежал в полном оцепенении. Её тревога невольно перешла к нему, и он не мог пошевелить даже пальцем. Нагима, глубоко вздохнув, снова обвела их взглядом, полным материнской любви, и, услышав во дворе какие-то звуки, вышла из детской комнаты. Чингиз определил, что это был скрежет машинных тормозов. Нагима же сразу поняла, что к подъезду подъехала неизвестная машина. Она подошла к окну, и, тихонько отодвинув шторку, посмотрела вниз. Эта была машина, прозванная в народе «воронком». Вот чего больше всего на свете боялась Нагима… Из машины вышел человек в кожаной куртке, за ним вышел Торокул. За все совместные годы жизни она хорошо изучила мужа, и от её взора не ускользнуло то, что он был поникшим и подавленным.

– Будьте дома и никуда не выезжайте без нашего разрешения, – со двора до её слуха донесся незнакомый и неприятный голос. – Если вы понадобитесь, мы Вас вызовем, – пробурчал он и, сев в машину, через открытое окно добавил: – Вам всё понятно?

– Понятно, – тихо ответил Торокул и краем глаза посмотрел на окна квартиры. На кухне горел свет. Машина, громко работая мотором, уехала, оставив Торокула наедине со своими мыслями. Он знал, что за шторами стоит Нагима и в тревоге смотрит на него. Он не ошибся. Что-то в сердце Торокула защемило. Это тоже было предчувствие того, что где-то притаилась неминуемая беда. Его мозг уже не первый день лихорадочно работал, ища решение, как не допустить её на порог своего дома. Но он пока не знал, как это сделать, потому что это зависело не от него. В стране, которую он истинно полюбил, шли непонятные процессы. Было странно, что они были направлены против тех, кто был душой и телом предан партии и революции. Ему ещё предстояло понять, что происходит, но сейчас надо было думать о семье.

Пока Торокул поднимался в квартиру, он решил, что первое, что можно сделать, чтобы обезопасить семью, – это отправить всех на родину, в Кыргызстан, в своё родовое село Шекер. Дети не были застрахованы от того, что после его ареста их распределят по сиротским домам. Этого он допустить не мог.

Поднявшись на третий этаж, Торокул потянул на себя входную дверь. Она была не заперта. На пороге стояла его Нагима.

– Что-то случилось? – вымолвила она сквозь волнение, и голос её дрогнул. Торокул молчал. Он молчал, потому что ему нечего было сказать. Да и то, что случилась непоправимое, Нагиме стало понятно по одному взгляду мужа. Она никогда не видела его таким растерянным и беспомощным. Стянув с ног хромовые сапоги, он, по обыкновению, прошел в столовую. На столе стоял подогретый ужин. Он не притронулся к нему. Задумчиво присев за круглый стол, он нежно погладил белоснежную скатерть и с грустью сказал:

– Когда-то я подарил её тебе на День рождения. Много хороших гостей нам пришлось принимать за этим достарханом. И всегда, кто бы ни был у нас в гостях, – твоя рука была щедра на угощения. Никто из друзей не уходил без восхваления твоего великодушного гостеприимства. И я, втайне от тебя, гордился тем, какая у меня хлебосольная жена. Сколько раз за этим столом мы сидели всей семьёй. И я гордился тем, какая заботливая мать у моих детей… Нагый, в этой жизни я боюсь только одного. Потерять вас, потерять тебя, мою любовь. Одно скажу, я безмерно счастлив с тобой. Спасибо за то, что я повстречал тебя на жизненном пути. Я верю, что мы с нашими детьми проживём счастливую и долгую жизнь. Но, сейчас я всем своим нутром чую, что моё счастье хотят у меня украсть, – голос Торокула дрогнул.

После этих, с трудом сказанных слов он опустил голову и замолчал. Нагима также молчала и скомканным платком вытирала набегавшие слёзы. Что она могла сказать ему сейчас, как она могла успокоить душу любимого, ведь они оба чувствовали надвигающеюся беду и в глубине души знали, как трудно будет от неё уйти.

Немного посидев за столом, Торокул встал и на цыпочках прошел в детскую. Взяв табурет, он присел у изголовья детей. Долго смотрел на них. Ильгиз, прижавшись к брату, сладко спал, но почувствовал гревший особой любовью взгляд отца и улыбнулся во сне. Чингиз же не спал, он сразу открыл глаза и с почтением взглянул на отца. Торокул обнял своего старшего и вдохнул аромат его волос. Потом нагнулся и нежно поцеловал Ильгиза. Детский нежный запах, такой родной, такой чистый одурманил его, наполняя душу Торокула великим чувством – отцовством.

– Ата, Вы почему сегодня пришли так поздно? – спросил Чингиз заспанным голосом, – мы с Ильгизом так ждали. Вы не забыли, что обещали сделать нам бумажного змея?

– Не забыл, мои хорошие, не забыл, – тихо ответил он сыну. Чингиз понимал, что такие просьбы сейчас неуместны, ведь он смог почувствовать, что на душе отца тяжёлым грузом лежит какой-то камень. Мальчик не знал, как снять его с сердца Торокула. Ему просто захотелось отвлечь отца от неприятных раздумий. Но это было не под силу девятилетнему Чингизу. Он ещё не знал, какие тучи сгустились над их семьёй.

– Не забыл, сынок, – повторил отец, но видно было, что его что-то продолжает тревожить.

– Хорошо, ата, мы будем тебе помогать, я уже приготовил необходимые материалы, – Чингиз снова попытался увести тяжёлые думы Торокула в сторону, и на этот раз ему это удалась.

– Ты почему не спишь? – очнулся Торокул. – Сколько времени уже? Не забыл, что ты старший и должен всем быть примером?

– Нет, ата, не забыл. Просто мне хотелось дождаться Вас.

– Спи, мой родной, спи. Вам всем утром рано