Астральная жизнь черепахи. Наброски эзотерической топографии. Книга первая - Яков Шехтер

Он осторожно поднес ко рту кусочек яичницы. И тут чисто, как в самолетном обеде. А может, обоняние покинуло его вместе с голосом? Да нет, от бутерброда, которым напихивалась толстая тетка в автобусе, несло таким смрадом… Похоже, действительно чиста.

– Проглоти уже! Не боись, не отравим.

Боря снова наполнил рюмочку, аккуратно перелил в рот, покачал головой, раздув щеки и с наслаждением проглотил.

– Да жуй, жуй, все самолучшее для тебя приготовили.

Николай Александрович откусил большой кусок яичницы. Вкусно! Холодный огурчик приятно освежил рот, набитый жареной картошкой.

– Ишь, как метет, – с удивлением отметил Боря. – Отошшал на советской родине. Ну, теперя мы тебе выпишем буржуйскую пайку полным нарядом.

– Борис, успокойся. Дай Коле поесть. Прекрати свои глупости.

– Молчу, молчу, категоричная моя, – полупропел Боря, наполняя рюмку. – Что говорить, когда нечего говорить…

Завтрак завершился огромными кружками с чаем.

– Суповые, – не преминул сообщить Боря, – а мы в них чаи гоняем. Один удар – и наповал.

От горячей воды все внутри размякло и провисло. Николай Александрович откинулся на спинку стула, вытирал пот салфеткой, хрустел печеньем, и пил, пил, пил…

– Хороший чай. И завтрак… Давно я так вкусно не ел. Спасибо, Аллочка.

– На здоровье. Спать пойдешь или посидим немного?

– Давайте посидим.

– Ну, как там? – осторожно спросила Алла. – Как ты там?

– Нормально. Как все, так и я. Живем.

Помолчали. О главном хозяева боялись заговорить, а Николай Александрович сам не начинал.

– Как завод?

– Стоит. Половину народа уволили, другая половина получает зарплату раз в три месяца. Ищут заказы по всему миру. Надеются на латиноамериканцев и арабов.

– Арабов, н-да.

– Слушай, – вдруг оживилась Алла, – нам написали про Ерему Кривого. Просто ужас! Эпидемия кончилась или еще прыгают?

– Ты о чем?

– Про самоубийства. Пишут, якобы виновата вода, нашли осадки, которые влияют на психику, перевернули весь водопровод. Еремочку ужасно жалко, он, говорят, после репетиции, отправил учеников и прямо из окна зала головой вниз. Неужели не слышал?

Последний раз Николай Александрович видел Ерему полгода назад. Кривой после перестройки пошел в гору, заведовал несколькими шоу в ночных ресторанах, ставил хореографию в кабаре – словом, раскрутился. Купил иномарку, роскошный «шевроле», к месту и не к месту хватался за пристегнутый к поясу мобильник, крохотный «Эриксон».

Говорить с ним было не о чем. Николай Александрович послушал из вежливости его очередные враки и распрощался. Месяца два назад, проходя мимо бывшего Дома пионеров, он заметил цветную афишу с Ереминой фамилией, напечатанной крупными буквами. Окруженный юными воспитанниками, Ровный приглашал мальчиков записываться в школу танцев под его, Ереминым, руководством. Перечислялись призовые места, премии на престижных конкурсах, крупным планом следовали счастливые детские лица.

«Поганый пидарас!» – не сдержался Николай Александрович и в сердцах плюнул на снег перед афишей. Даже на снимке четко прослеживались связи Еремы с тремя мальчиками, совсем еще детьми, в беззащитные тела которых он уже запустил свой похотливый отросток. Солнечно улыбаясь, паук манил в сети новых жертв. Пройти мимо Николай Александрович не смог. Ладно, ладно, еще встретимся…. И встретились, в свободном полете.

– Слышал, конечно. Но эпидемия уже кончилась.

– Точно кончилась?

– Да, точно. Я знаю.

Снова помолчали.

– Так всегда бывает перед катаклизмами, – важно произнесла Алла. – Души чувствуют, что им предстоит, и сами уходят из мира. Перед первой мировой войной по России прокатилась волна самоубийств. Перед второй мировой было то же самое. Наш Учитель так объясняет тридцать седьмой год. Жертвы искали своих мучителей, ждали их.

– Ты слушай, слушай, – усмехнулся Боря, – Алка теперь не просто так, а подкованная на все четыре, каббалу учит.

– Каббалу? Что за зверь такой?

– Тайное знание, – гордо сказала Алла. – Мистическое еврейское учение, передаваемое от учителя к ученику.

– И тебя взяли?

– Как видишь, – Алла поправила шляпку. – Нас целая группа, около тридцати человек. Учимся по ночам, когда эфир чище.

– Какое же оно тайное, если целая группа? – улыбнулся Николай Александрович.

– Во время, предшествующее Избавлению, – начала Алла, – доступное одиночкам становится достоянием многих. Так предсказывали Великие Учителя прошлых столетий. И сегодня…

– Ну, давайте без меня, – Боря встал из-за стола. – Аллочка нашла свежие уши, теперь это надолго.

– Извини, – Николай Александрович поднялся вслед за Борей. – После самолета голова кругом идет. И вообще, все другое, теряюсь. Мне бы поспать пару часов, а?

– Конечно, конечно, наговоримся еще. Ты ведь не скоро обратно?

– Пока не знаю. Наверное, не скоро.

Из окна его комнаты открывался вид на волнистое плоскогорье, кое-где покрытое скудной растительностью. Все мягкого, серо-фиолетового тона, с белыми проплешинами камней. Сквозь щели окна ровно тянул прохладный ветер. Застывшие перевалы, глубокие долины, куполообразные холмы. Прямо за ущельем плоской, голой кровлей желто-розового цвета лежала каменная масса города, со всех сторон окруженного оврагами.

Иван Алексеевич тяжело вздохнул и уселся на кровать. Дышалось по-другому. Воздух словно сам затекал в легкие, освежал их до самых кончиков альвеол и неслышно струился наружу. С высокого холодного неба стекал такой же холодный свет. Иван Алексеевич, не раздеваясь, лег, прикрыл ноги одеялом, повернулся лицом к стене и тут же заснул.

Он проснулся в сумерках и долго не мог сообразить, где находится. Сердце гулко стучало в тишине и в такт его стуку на виске пульсировала жилка. Тело не отзывалось, неподвижное, будто каменная глыба. Николай Александрович вновь ощутил себя гостем в груде костей и мышц. Он, Николай Александрович, существовал отдельно, сам по себе, его связь с телом была не более чем временным стечением обстоятельств. Такое он испытывал каждый раз после прогулок с голосом, феерических путешествий по заоблачным пространствам. Иногда отрыв оказывался настолько большим, что голосу приходилось помогать Николаю Александровичу втиснуться обратно. Его помощь он ощущал будто равномерные толчки, мягкие, точно удар периной.

– Восьмой час, молоко привезли! – раздался за дверью голос Бори! – Разоспался, понимаешь! Труба зовет!

Николай Александрович надел свое тело, как надевают шубу с вешалки; проходит несколько минут, пока исчезает холод подкладки, а толстые рукава превращаются в руки. Боря насвистывал за дверью, незнакомые звезды светили в окно. Надо было жить, на сегодня другого решения просто не существовало.