Все началось, когда он умер - Эллина Наумова

— Не пугай меня, Андрей, — жалобно попросила Катя. — И прости. Конечно, ты не собирался умирать. Просто я невезучая. Горемычная. Злосчастная.

Но простить его не удавалось. Парит там в вечности, ласточка недоделанная, а она в реальности, во времени плачь, дрожи от испуга и решай, что делать. Все-таки мог он, мог заранее о ней позаботиться. Оскорбленно поджав губы, Катя еще раз медленно обошла квартиру. Почти спокойно сложила свои вещи и деньги в самую большую и дорогую сумку Андрея Валерьяновича. Надев цепочку и приколов брошь, кинула туда же футляры. Застегнула молнию. Сожгла счета из ювелирного и опустевшие конверты. Заперла сейф, закрыла шкафы и ящики, вернула бумажник в карман пиджака, вымыла турку и чашку. Потерла ладонями лицо, тряхнула головой, расстегнула молнию на сумке, достала пять тысяч и вернула их в бумажник мертвого хозяина.

— Это твое, это — не на хозяйство и не на Катю. Спасибо за все, Андрюша, — горьким шепотом сказала она и пошла к выходу.

Через полчаса она будет уже в общежитии. А он останется лежать на кровати один-одинешенек.

— Я не подряжалась проводить ночь с его останками, — почему-то вслух прохрипела Катя. И заплакала. — Старый ты дурак, старый ты жмот, — чуть слышно приговаривала она. — Я лучше тебя, я всегда была честнее и порядочнее тебя. Вот сейчас я созову шайку твоих таинственных друзей, оставлю ключ под ковриком на лестнице и уйду. Нет, не оставлю, еще обчистят квартиру. Скажу, что зашла по твоей просьбе измерить давление. Что ключ ты сам мне дал на случай, если не сможешь подняться и открыть дверь. Запомни, меня привела сюда профессиональная добросовестность. Ну, пусть желание заработать стольник, в добросовестность теперь никто не поверит. В конце концов, не убила же я тебя, не обворовала мертвого. А взяла только свое. Пусть убедятся. И они, они, которым ты меня показывать стеснялся, займутся тобой как подобает. Кто вас, высоколобых, знает, может, вы и хороните друг друга по-своему.

Катя бросила сумку на пол и открыла записную книжку Андрея Валерьяновича Голубева. Игорь Петрович никогда не жил в квартире с приписанным ему телефоном. Каменщиков Антон, Ленуся, Самойлов О. Г., Юляша и все остальные по алфавиту могли быть только духами, уверяли Катю в трубку чьи-то сердитые голоса. Девушка схватилась за телефонную книгу. Точно, фамилии с номерами не совпадали. Опешившая, растерянная Катя села рядом с сумкой. Значит, Андрей выдумал себе друзей? Всех до единого? Он сочинял их истории и рассказывал Кате на ночь вместо сказок. Он имитировал их визиты. Он был абсолютно одинок. Как же она раньше не догадалась? При ней он за эти месяцы всего раз подходил к телефону. И разговаривал с этим, как же его, а, Василием. Точно, с Василием! Катя, уже не щадя рвущихся от быстрого перелистывания страниц, терзала книжку. Вот он, Василий, Вася, Васенька, не на букву В, а просто в угол последнего листа забился. Катя обреченно крутанула диск.

— Василий, — осторожно позвала она.

— Да, — ответствовал немолодой мужской голос. — Если вам, девушка, Иру, то она в кино с Галей.

— Мне вас! — полоумно завопила Катя. — Андрей Валерьянович умер!

— Жаль, надо же, жаль, — промямлил Василий. — Получается, на работу завтра не ждать?

Катя спрашивала не стесняясь. Василия хватило на три коротких ответа. Потом он, не дожидаясь никаких просьб, швырнул трубку. Но она узнала, что Андрей Валерьянович классно клеил обои еще сегодня утром и днем. А до пенсии вроде бы работал токарем высшего разряда.

«Боже мой, я, оказывается, не отличаю рабочего от начальника, одинокого от семейного и удачливого в дружбе, — думала Катя. — Как же я буду жить? Меня ведь любой облапошит, по миру пустит, загубит. И останется собой и мной очень доволен. Андрей меня не обижал, он выдумывал, а не врал. Но следующий „приятель“ может быть сознательным лжецом. Хотя что с меня взять? Зачем трудиться обманывать? — опомнилась Катя. Закрыла глаза и сцепила потные пальцы. — Дура, дура, дура, — твердила она себе. — Поделом тебе, дуре. Труп старика в полном твоем распоряжении. Ты с ним спала, он тебя кормил и одевал целых три месяца. Позор, дикость, ад. Он мог бы оставить тебе прекрасное жилье. И все тобой восхищались бы, завидовали бы тебе. А теперь ты — всеобщее посмешище. Тебя только ленивый не надоумит, что надо было самой беспокоиться о дарственной. Корчила из себя бессребреницу? Давай теперь, вывози телевизор, видак, гравюры, фарфор, хрусталь. Хватай все ценное, а если ничего не понимаешь в вещах, хватай подряд и сматывайся отсюда без оглядки. Только тогда тебя поймут. Ты заслужила вознаграждение. Хоть раз не зевай. Осознай, он совсем одинок, он и живой-то никому не был нужен, а мертвый тем более. Завтра же чужие загребущие ручонки растащат все, пристроят в свои норы. Ты же какая-никакая наследница. Именно, никакая. Господи, расскажи я об этом кому-нибудь, в психушку определят».

Катя без труда поднялась, но, словно потеряв способность ориентироваться в знакомом пространстве, поволоклась в спальню. Андрей Валерьянович уже мало напоминал спящего. Она закрепила бинтом щетинистый подбородок, едва касаясь, обтерла влажной губкой тело и, с усилием сведя руки и ноги, связала запястья и щиколотки. Она что-то неразборчиво говорила ему — не попрекала, не осуждала, просто жалела. Плакала. Потом, не взглянув на часы, позвонила Анне Юльевне Клуниной. Рассудила трезво: доктору с ней еще работать и работать, доктору она еще пригодится, значит, можно и побеспокоить. Заспанная Анна Юльевна никак не могла взять в толк, кого Катя убила с целью завладеть жилплощадью и имуществом. Затем, очнувшись после чашки залитого холодной водой растворимого кофе, разобралась, что Катя подружилась с Голубевым, зашла к нему на огонек, а он недавно умер. И ни далеко, ни рядом, кроме сумасшедшей медсестры Трифоновой, у него никого нет. Назвав Катю остолопкой, Анна Юльевна велела ей запереть чужой дом и возвращаться в общежитие. «Завтра я пошлю тебя к нему официально, тогда и поднимешь шум», — сказала она. Девушка поклялась, что ни шагу не сделает от мертвого друга. «Тогда вызывай „Скорую“», — устало предложила участковый терапевт Клунина. «Не хочу, пусть спокойно полежит», — ответила Катя.

— Сама там не окочурься, — пожелала Анна Юльевна и простилась до утра.

Она долго ворочалась, понимая, что надо бы ехать к несчастной этой Катьке, привести ее в чувство пощечинами, отправить труп, куда следует и забрать девочку к себе. И когда уже решилась сбросить мягкое одеяло, заснула крепчайшим сном. Катя тоже окунулась в забытье в комнате на диване. Ей ничего не снилось. Ни живой, ни мертвый он ее, усталую, не тронул.

Вскрытие подтвердило обширный инфаркт. Наличные, которые Андрей Валерьянович предназначал «на Катю» и «на хозяйство», ушли на кремацию, урну для праха и плиту, очередную в скучной стене колумбария. Никто не спрашивал, кем приходится покойному хрупкая девушка в черном шарфике на светло-русых волосах. Платила и ладно. Квартиру Голубева сразу опечатали, но Кате еще долго казалось, что она может вернуться туда, открыть дверь своим ключом и жить себе как жила. Хорошо, хоть баул, собранный в вечер его смерти, она успела закинуть в общежитие. И еще пять тысяч из бумажника снова переложить в кошелек. С ними и осталась до скудной своей зарплаты.