Волчья погибель - Мишель Пейвер

class="p1">Лес за спиной был очень тихим и неподвижным, а глухой стук от упавшей на землю сухой ветки только подчеркивал тревожную тишину. Откуда-то из-за облаков донесся одинокий крик орла.

Вернулся Торак.

– Ничего, – раздраженно сказал он, – может, прибой смыл его следы.

– Возможно. Если он здесь, то должен быть в Лесу.

Торак хотел завыть и уже приложил ладони ко рту, но в последнее мгновение передумал.

– Ты прав, – тихо сказала Ренн. – Наигинн тоже может услышать.

Орел спикировал вниз и, поймав в бухте рыбу, полетел к гнезду высоко на сосне.

– Как думаешь, чей это остров? – спросил Торак.

– Точно не Тюленей.

– И не Бакланов. Водорослей? Апсу вроде говорил, что он лесистый.

Ренн кивнула. Она знала только троих людей из племени Водорослей, да и тех не очень хорошо. Халут с братьями приплыла торговать, когда ударила Звезда-Молния, и Вороны приняли их в племя. Но Водоросли не особо смешивались с другими выжившими. Теперь Ренн жалела, что не узнала их получше.

– Все, что я знаю о Водорослях, – сказал Торак, – это то, что они считают волков священными существами и поэтому стараются быть на них похожими. И что на их острове нет ни одного волка.

– Значит, если Волк здесь, они об этом знают.

– Да, но Апсу сказал, что их лагерь на востоке, там берег лучше укрыт от непогоды. А я почти уверен, что мы высадились на западном.

– Что ж, прежде чем мы что-нибудь предпримем, я бы поела, – сказала Ренн. – И еще пить очень хочется!

В бухте не было пресной воды, а бурдюки упали за борт и утонули, но у Торака осталась фляга из кишок тюленя, которую он всегда носил за пазухой. Они выпили всю воду, а потом наполнили флягу плавающим льдом. После этого быстро, но сытно перекусили большими гребешками, разбивая их о камни и высасывая сладкую нежную мякоть.

Когда они полностью оделись, было уже за полдень. Закинув на плечи спальники и мешки со снаряжением, отправились в Лес.

Сразу после первого шага голос Моря затих, и они вдохнули родной с самого детства запах земли.

– Я тосковал по всему этому, – пробормотал Торак.

– Я тоже, – отозвалась Ренн.

В Лесу стало гораздо теплее, чем на берегу, лишь изредка встречались маленькие островки снега, и было очень тихо и зелено. Мох заглушал шаги и свисал с каждой ветки, его зеленый покров смягчал поваленные стволы деревьев, пни и корни. Порой ноги утопали в нем по щиколотку.

Такого заросшего мхом Леса они еще не видели в своей жизни, а еще он был очень густым и труднопроходимым. Ветки цеплялись за мешки, тянули назад за волосы, как будто старались каждый шаг сделать еще труднее. Очень скоро Торак с Ренн перепачкались в грязи и их усыпало еловыми иголками. Колючие кусты ежевики скрывали болотистые участки, мох прикрывал провалы между корнями. Торак один раз угодил в такой и чуть не сломал лодыжку. А еще мох помогал гнилым деревьям притворяться крепкими, Ренн однажды ухватилась за ветку, чтобы сохранить равновесие, а ветка тут же сломалась и отбросила ее назад на Торака.

Но несмотря на все это, они не чувствовали, что Лес к ним враждебен, казалось, он просто упрямится и не хочет пропускать их дальше.

– Эти деревья не желают нам плохого, – задумчиво сказал Торак. – Похоже, они никогда не видели людей. Я бы не стал срубать одно из них, чтобы починить лодку.

И как только он это сказал, деревья задрожали на ветру и забрызгали их каплями воды.

– Говорю же, не буду я вас рубить! – быстро повторил Торак.

Неба видно не было, и вскоре они, потеряв все ориентиры, вынуждены были идти только там, где виднелся хоть намек на тропу. И у Торака, и у Ренн появилось тревожное чувство, будто Лес ведет их туда, куда нужно ему.

Кроме нескольких желтых слизней, они не видели никого – ни охотников, ни добычи, хотя на мху под ногами то и дело попадались раковины мидий, скелеты рыб и кости от крыльев… Их роняли орлы и вороны или оставляли выдры и росомахи.

Ренн наткнулась на небольшую кучку помета, а рядом увидела утоптанный островок мха, где, скорее всего, ночевал олень. Торак заметил следы когтей на дереве, а рядом с ним, в лужице черной грязи, – один-единственный след. Это куница спустилась, попробовала землю лапой и, решив не рисковать, забралась обратно.

– И никаких следов Волка, – хмуро сказал Торак.

– Ты хоть понимаешь, куда мы идем? – раздраженно спросила Ренн. – Я вот не понимаю!

Торак тряхнул головой:

– Нет, но думаю, деревья хотят, чтобы мы шли этой дорогой.

Ренн устало плелась за Тораком и чувствовала себя голой без лука. К тому же, сколько она ни свистела, призывая Рек с Рипом, вороны так и не появились.

Под башмаком хрустнула яичная скорлупа, и Ренн с тоской вспомнила, что до Яичного Рассвета осталось совсем недолго. В это время Всемирный Дух превращается из женщины с волосами из красных ивовых веток в мужчину с оленьими рогами. Ренн любила Яичный Рассвет – племена устраивали праздник с сытной едой, а колдуны собирали яйца клеста и…

– Впереди просвет! – крикнул Торак и ускорил шаг. – Кажется, я вижу… О нет.

Торак опустил плечи.

– Что там? – спросила Ренн.

– Иди сама посмотри, – упавшим голосом ответил Торак.

Ренн протиснулась мимо ствола ели и встала рядом.

– Этого не может быть!

Они вышли на край Леса. Перед ними тянулся берег из черного песка с разбросанным тут и там плавником, ниже на камни мягко набегали волны.

А совсем рядом с ними, именно в том месте, где они его оставили, лежало закрепленное корягами каноэ.

Темная Шерсть хотела, чтобы Волк с ней поиграл, она тихонько поскуливала, лизала его в нос и слегка покусывала за уши.

«Ну же, вставай!»

А Волк лежал на животе и вдыхал ее чудесный теплый запах и запах мяса у нее из пасти. Он хотел встать, но слишком устал. У него не было сил даже вильнуть хвостом.

Вороны тоже его звали: «Кар! Кар! Иди за нами!»

Волк открыл глаза. Темная Шерсть исчезла. Он по шею увяз в холодной грязи, а Великая Мокрая подобралась совсем близко.

Но теперь он был не один. Над головой кружили вороны из его стаи, а маленькая, только наполовину выросшая бесхвостая лежала рядом на животе и пыталась вытащить его из грязи. От нее хорошо пахло рыбой, лицо было узким, как будто сплющенным, а зубы необычно острые для бесхвостых.

Но как она ни старалась, грязь