Неудобная женщина - Стефани Бюленс

Сплошная рутина.

Но в жизни нередко одно внезапно становится другим: школьный бойфренд становится мужем, первая работа — образом жизни, а простой с виду проект оборачивается трагедией.

Было уже за полночь, и я даже удивилась, когда всего через пару минут мне пришел ответ от Миллера. Сумма его устраивала, а письмо заканчивалось фразой: Любой ценой.

Письмо я, как обычно, сохранила на компьютере. Папка Клэр Фонтен — едва ли ее дело будет чем-то отличаться от других. Проблема Саймона Миллера будет решена — комар носа не подточит. А я получу свой гонорар и займусь другими делами.

Пора было подумать о других клиентах. Но вместо этого я продолжала размышлять о Клэр — о ее прошлых поступках и нынешних угрозах Миллеру. Эти мысли пробудили воспоминания о матери. Постепенно два этих образа зловещим образом слились в моем разуме в один, ненависть к матери отравила мои чувства к Клэр Фонтэн.

Отравила, подумала я. Да, вот это слово.

Когда я подъехала к «Старбаксу», Рэй Патрик уже сидел у окна. Высокий, поджарый, с седеющими волосами. На нем были белые брюки, голубая рубашка и темно-синие замшевые мокасины на босу ногу. Вся одежда явно из какого-то дорогого бутика на Родео-драйв.

Когда я приблизилась, он поднялся и протянул мне руку.

— Приятно познакомиться, Клэр.

Наши руки на мгновение соединились.

— Будете кофе? — спросил он.

Я покачала головой. Мое внимание привлекла книга на столике, которую он читал до моего появления, — биография Леонардо да Винчи.

Я кивком указала на портрет на обложке:

— Его первым воспоминанием была птица. Вот почему он так увлекался полетами.

Казалось, Рэю пришлась по душе эта история.

— Видимо, вы много о нем знаете.

— Я писала о нем работу в колледже.

— Ава упоминала, что вы изучали искусство в Париже.

— Историю искусств. Я не художница.

— Как и я. Я просто продаю чужие картины.

Мне нравится, когда люди относятся к себе с долей иронии.

Этим Рэй напоминал Макса. Та же улыбка наготове. Мне пришлось сказать себе, что это сравнение ни к чему не приведет, и это несправедливо по отношению к Рэю или любому другому человеку.

Рэй слегка откинулся назад.

— Как вы начали учить французский?

Уже давным-давно никто не задавал мне этого вопроса. Тем острее было воспоминание о детстве. Словно наяву я увидела письмо от овдовевшей бабушки — она просила меня приехать в Париж и пожить у нее, предлагала оплатить мне учебу. Изящным почерком она написала: Tu seras en sécurité ici. Здесь ты будешь в безопасности.

Loin de ton père. Вдали от отца.

Она единственная, кто мне поверил.

Она пыталась убедить отца отпустить меня во Францию для моей защиты. Он отказался.

С чего вдруг я позволю женщине, которая считает меня чудовищем, воспитывать мою дочь?

На этом разговор был окончен.

Когда мне исполнилось восемнадцать, он больше не мог меня удержать, и первым же самолетом я вылетела к бабушке в Париж.

— У меня была возможность уехать во Францию, — ответила я Рэю, — в Париж.

— Сколько вы там прожили?

— Четыре года. Я училась в колледже.

— И это были лучшие годы вашей жизни?

— Одни из лучших.

— Но вы наверняка уже немного говорили по-французски до вашего отъезда.

— Почему вы так решили?

— Из-за вашей фамилии — Фонтен.

— Это фамилия отца, но он не говорил по-французски. Француженкой была мама. Она учила меня с детства. Первым я запомнила ее любимое слово.

— Какое же?

— Amour[8].

Я собиралась перейти к занятию, но расспросы на этом не закончились:

— Вы учите в основном взрослых?

— Пятьдесят на пятьдесят.

— А сколько лет самому юному ученику?

— Четыре.

— Непросто, должно быть, приходится.

— Да в общем-то нет. Я люблю учить детей. Они впитывают знания как губка.

— Но не всегда же?

— Не всегда.

— А этот четырехлетка — девочка или мальчик?

— Девочка.

— Маленькие девочки очаровательны.

— Как и мальчики.

Он кивнул.

— Согласен.

Я достала блокнот.

— Начнем?

Почему-то в этот раз каждое слово, которое я произносила, вызывало поток воспоминаний.

Maison. Дом.

В те мгновения, когда я произносила слово, а Рэй еще не повторил, мир словно замирал, а время текло вспять, навевая давние образы.

Дом, в котором мы живем с мамой. Пахнет хлебом. Она испекла к Рождеству la bûche de Noél[9].

Все тот же дом, но уже без нее. Запертая дверь в комнату — чтобы отец не смог войти. Я боюсь заснуть — вдруг он сделает новую попытку: накроет мое лицо подушкой и прижмет ее изо всех сил.

Квартира бабушки на бульваре Распай с большими окнами. Я стою на балконе и смотрю вниз.

Дом, где живем мы с Максом и Мелоди. На заднем дворе раскиданы игрушки, в пластмассовом детском бассейне плавают пальмовые листья.

Дом, в который я возвращаюсь каждый вечер.

Темный.

Притихший.

Пустой.

— Мэй-сон, — произнес Рэй.

— Нет, — поправила я, — Мэ-зон. «С» произносится как «з».

— Во французском всегда «с» читается как «з»?

— Если она стоит между двумя гласными, то да, — объяснила я и перешла к следующему слову.

— Voiture. Машина.

Вот я, совсем малышка, сижу на заднем сиденье нашей машины, стекла опущены, куда ни посмотри — всюду расстилается пустыня. Прямо перед нами вздымаются округлые скалы парка Джошуа-Три. Внезапно мама восклицает: Смотри, Клэр, койот!

Ее больше нет с нами, я сижу на пассажирском сиденье все той же большой черной машины, ем мороженое и стараюсь радоваться, но моего отца словно поразила какая-то мысль — он резко давит на газ, но тут же тормозит, словно его охватило ужасное сомнение. Куда мы едем, пап? И его мрачный ответ: поплавать.