До и после смерти Сталина - Леонид Млечин

А Сталин словно пытался заставить забыть о войне. Отменил День Победы. Запретил писать и издавать мемуары. В январе 1948 года отменил денежное вознаграждение и вообще любые льготы награжденным орденами и медалями. В Ленинграде закрыл музей блокады. Запретил ставить памятники, связанные с блокадой. Трагедия и слава Ленинграда, отметил один иностранный журналист, много лет проработавший в России, торчат как кость в горле Москвы и партийных руководителей…

«Нужно было убирать тех солдат, тех вольнодумцев, которые своими глазами увидели, что побежденные живут не в пример лучше победителей, — вспоминал писатель-фронтовик Виктор Петрович Астафьев, — что там, при капитализме, жизнь идет гораздо здоровей и богаче. Вот и стал товарищ Сталин губить тех, кто ему шкуру спасал».

Вождь решил прежде всего приструнить военных. А кто лучше военной контрразведки сумеет с ними разобраться?

В аппарате госбезопасности с придыханием рассказывали, что генерал-полковник Абакумов настолько близок к Сталину, что даже гимнастерки шьет из одного с ним материала. В начале 1951 года по коридорам Лубянки пошли разговоры, что Абакумов идет на большое повышение — в Совет министров СССР.

Когда начальник 5-го управления МГБ полковник Александр Петрович Волков докладывал министру о системе охраны Сталина во время его возвращения с юга, Абакумов поделился с подчиненным своей радостью: специальным решением только ему и Берии поручено встречать вождя в Москве. Никому другому из руководителей партии и правительства не велено появляться на вокзале.

Министр перестал считаться с членами политбюро. Они помалкивали, ожидая момента, когда можно будет с ним сквитаться. Даже Берия, по словам Меркулова, «смертельно боялся Абакумова и любой ценой старался сохранить с ним хорошие отношения».

Боялись его и другие чекисты. Абакумов нацелился на ближайшего бериевского соратника Богдана Кобулова, которого в 1945 году убрали из НКГБ. Эту историю рассказал начальник отдела «А» МГБ генерал-майор Аркадий Яковлевич Герцовский.

До войны Герцовский служил заместителем начальника 1-го спецотдела НКВД. Начальником был Георгий Александрович Петров, недавний помощник Кобулова. В конце ноября 1939 года, в субботу, в четыре часа ночи, завершив работу, они разъехались по домам. Буквально через час Герцовскому позвонил дежурный по отделу: Петров умер. Лечащий врач поставил диагноз: разрыв сердца.

Берия распорядился провести расследование. На вскрытии присутствовал начальник управления контрразведки Павел Васильевич Федотов. Провели экспертизу. Пришли к выводу, что смерть наступила в результате естественных причин. Впрочем, лечащий врач Петрова был арестован и расстрелян. Федотов сдал материалы о смерти Петрова в архив в 1947 году, когда уходил в Комитет информации (внешняя разведка). А год спустя Абакумов велел Герцовскому принести архивное дело. Сказал, что Петров умер не сам, а его умертвил Кобулов. Но добраться до Богдана Захаровича Виктор Семенович не успел.

Министр госбезопасности перестал улавливать замыслы вождя. Не очень грамотный (четыре класса образования) и не слишком проницательный, он оказался простоват для хитроумных комбинаций, постоянно рождавшихся в голове вождя. Не угадал далеко идущих планов Сталина, а прямых указаний вождь не давал.

Сталин предпочитал ронять намеки, полагая, что подчиненные ловят на лету каждое его слово. Льва Романовича Шейнина, который много лет возглавлял следственное управление союзной прокуратуры, однажды спросили: как именно Сталин давал указания — кого сажать, кого расстреливать?

— Товарищ Сталин не пахан, а глава государства, — объяснил Шейнин. — Его обязаны были понимать. А те, кто не понимал, сами быстро исчезали.

Судьба Виктора Абакумова решилась в ночь на 5 июля 1951 года в кремлевском кабинете Сталина. В половине первого ночи к вождю зашли Молотов, Булганин, Берия и Маленков. В своем кругу они беседовали полчаса. Ровно в час ночи вызвали ожидавшего в приемной министра государственной безопасности генерал-полковника Абакумова. А еще через сорок минут порог сталинского кабинета, трепеща от страха, перешагнул один из подчиненных Абакумова — сотрудник МГБ в скромном звании подполковника.

На столе лежало адресованное Сталину письмо, подписанное этим подполковником.

«Считаю своим долгом, — писал подполковник Рюмин, — сообщить Вам, что тов. Абакумов, по моим наблюдениям, имеет наклонность обманывать правительственные органы путем замалчивания серьезных недочетов в работе органов МГБ… Тов. Абакумов не всегда честными путями укреплял свое положение в государственном аппарате, и он является опасным человеком для государства, тем более на таком остром участке, как министерство государственной безопасности».

Сталин, как заправский следователь, устроил своего рода очную ставку между Рюминым и Абакумовым. Министр гневно опровергал все обвинения. Но вождь оправданий не принял. Указав на подполковника, которого видел в первый раз, сказал:

— Вот, простой человек, а насколько глубоко понимает задачи органов госбезопасности. А министр не в состоянии разобраться.

Подполковник Рюмин, старший следователь следственной части по особо важным делам МГБ, обрел в литературе черты демонической личности. Как же! Это он свалил всемогущего министра госбезопасности, самого Виктора Абакумова, которого все боялись.

В июле 1941 года финансист Химкинского речного порта Михаил Дмитриевич Рюмин, бухгалтер по профессии, по рекомендации райкома был направлен военкоматом для службы в органах госбезопасности. Его определили на краткосрочные курсы работников особых отделов при Высшей школе НКВД. После теоретического курса курсантов отправили на военный полигон в Московской области для двухнедельной боевой обкатки. Стрелковая подготовка, штыковой бой, метание гранат, марш-броски и ориентация на местности.

В конце сентября 1941 года десятерых курсантов Высшей школы вызвали в отдел кадров и сообщили, что для них учеба закончена. Новоиспеченным особистам дали увольнительную до девяти вечера — попрощаться с родными и на следующий день отправили в распоряжение особого отдела Карельского фронта.

Но Рюмин на фронт не попал.

«Один из наших курсантов Михаил Рюмин, симулируя болезнь, остался на «лечение» в городе Архангельске и добился приема на службу в качестве следователя особого отдела Архангельского военного округа, — вспоминал учившийся с ним полковник госбезопасности Иван Яковлевич Леонов, — и там прослужил всю войну».

Рюмин дослужился в Архангельске до начальника следственного отделения управления контрразведки Смерш округа; его приметили и взяли в Москву, в центральный аппарат старшим следователем. После расформирования главка с другими военными контрразведчиками перевели в Министерство госбезопасности. Его служба шла без особых достижений, пока он не обвинил своего министра в том, что тот сознательно скрывает преступления врачей, которые губят советских руководителей.

Как же он решился выступить против всесильного министра?

Принято считать, что рыльце у Рюмина было в пушку. Исследователи пишут, что его родители были кулаками, что его тесть в Гражданскую войну служил в армии адмирала Колчака. Министр госбезопасности Игнатьев рассказал, что Рюмин оставил в автобусе портфель со следственным делом и ему за это вынесли выговор. Но в документах по делу Рюмина об этом ни слова. Серьезные неприятности у него возникли по другой причине. Он нарушил приказ министра о ходе ведения следствия, в результате чего у него умер подследственный. Партбюро вынесло Рюмину выговор, за этим могло последовать увольнение.