Возвращайся! - Александр Аде

Миха бессмысленно смотрит своими выпуклыми совиными глазами на здание театра – одноэтажный деревянный домишко, в котором некогда жили купцы или мещане, и в нем опять поднимается ужас, испытанный в квартире Сержа, когда, проснувшись, понял, что Снежана мертва.

В ту ночь он впервые познал женщину. Пускай это было на бесстыдной пьяной тусовке, пускай он и Снежана соединились по прихоти Сержа, но для него она все равно была первой, и должна была стать единственной!

Для девчонок он был полусонным беззлобным толстяком, не мужчиной и не женщиной – чем-то средним. Про него, посмеиваясь, говорили: «Миха – это ОНО». И он уже смирился с мыслью, что у него никогда не будет жены. Разве что клюнет какая-нибудь уродина, которой деваться некуда. Снежану он втайне любил и леденел от ужаса, представляя, как признается ей в своих сокровенных чувствах, а она презрительно захохочет в ответ.

И вдруг они оказались в одной постели, и это случилось просто, легко, помимо его воли.

Проснувшись и увидев ее, лежащую рядом с ним, он пришел в восторг, млея от счастья и нежности. Случившееся казалось чудом. Мгновенным, как бывает только в сказках, осуществлением мечты… Потом он притронулся к ней, ставшей такой близкой, такой единственной, и почувствовал на ладони липкую загустевшую кровь…

Миха передергивается от внезапно нахлынувшего холода, хотя на улице теплый вечер десятого июля.

– Ну что, несостоявшийся мокрушник, – блаженно потянувшись, Серж поднимается со скамейки, стоящей напротив входа в театр, – репетиция вот-вот начнется. Двигаем?

– Нет, – апатично заявляет Миха. – Я – домой.

– Как домой? А зачем тогда пришел, чудила?

– Да так…

– А репетиция? – изумляется Серж, жизнь которого накрепко связана с театром.

В ответ Миха молча покачивает крупной шаровидной головой и уходит, растворяется среди воскресных прохожих – ленивый неповоротливый толстяк, переполненный невысказанным горем и отчаянием.

* * *

Останавливаю свою «копейку» возле архитектурного института. И жду. Льет обильный дождь, стекая по лобовому стеклу. Из института – стайками и поодиночке – выпадают неунывающие студиозы. От одной из таких ватажек отделяется девчушечка и подбегает к моей тачке.

Предупредительно отворяю дверцу. Регинка плюхается рядом со мной, сбрасывает с головы капюшон, достает пачку сигарет, закуривает. И у меня слегка зависает сердчишко: на мгновение кажется, что это – актрисуля.

Но уже в следующее мгновение осознаю, что ошибся: в актрисуле – при всей ее наглости и продажности – есть некий аристократический шарм. А эта – плебейка, крепкая, шустренькая, черноволосая. Из нее так и прет неистовая энергия, которой хватит на десять нехилых мужиков. Антрацитовые глазенки так и горят на кругловатом лице. Когда улыбается, на щечках играют ямочки. Девочка-порох. В тридцать лет она станет бой-бабой, а в семьдесят – крутой старухой, которой палец в рот не клади.

– Ну, задавайте свои вопросы, – заявляет решительная Регинка. – Только побыстрее. Мне некогда фигней заниматься.

– Без проблем. Чтобы убить человека, нужно люто его ненавидеть. Кто, по-твоему, испытывал к Снежане такую злобу?

– Да никто. Девка простая, вроде меня.

– А ты простая?

– А то как же! Сейчас время простых. Главное, не брать в голову. Иметь бабло и наслаждаться жизнью.

– Но ты вроде бы архитектором собираешься стать. Разве они такие уж примитивные?

– А какие еще? Что нам стоит дом построить – нарисуем, будем жить… Но я, к вашему сведению, не архитектор, я – дизайнер костюма.

– Учишься на модельера?

– Ага. Признавайтесь, небось, представляете, что наш факультет – курсы кройки и шитья? Верно?

– Ни в коем случае! Наоборот, уважаю людей, которые умеют рисовать. Ты, наверное, классно рисуешь?

– Средне, – честно признается она. – Вот Зинка – настоящая художница. Не поверите, нарисовала всех артистов нашего театра. В виде разных зверей. Я, например, черная пантера. Так похожа, даже мурашки по коже.

– Давай вернемся к Снежане. В каком институте она училась?

– Кажется, в педе. Русский язык и литература.

– Собиралась быть учителем?

– Она что, больная?! Наверняка пристроилась бы куда-нибудь торговать или в турфирму.

– Как Снежана относилась к Михе?

– Он был для нее ровным местом. Да, в общем-то, все пацаны были для Снежанки нулями. Зеро.

– Включая Сержа?

– Само собой. А вот Миха ее любил, сразу было видно. Пялился, пыхтел, краснел, а заговорить стеснялся.

– Тебе не кажется, что Федор Иваныч нарочно свел артистов так, чтобы их чувства друг к другу совпадали с чувствами героев «Чайки»?

– Не исключаю. Он – старикан хитрый. А вы разве его не допрашивали?

– Хочешь знать, не расспрашивал ли? Нет. Мы еще не встречались. Ну а теперь мой вопрос. Как ты относишься к Сержу?

– По-дружески… А, это вы насчет того, что мы слегка потрахались? Нет, я за него замуж не собираюсь. На кой он мне. Никчемный пацан. Вот Зинка, та втрескалась всерьез, по самые уши. Жалко девку. Голову даю на отрез, что Сержик найдет себе богатенькую невесту, дочку какого-нибудь знаменитого режиссера или президента банка. Помяните мое слово. Он в жизни устроится.

– А зачем переспала, если он тебе не нужен?

– А я беру то, что мне нравится. Сержик мне, в общем-то, симпатичен – я его взяла…

Она осекается – в стекло «копейки» стучат.

Отворяю дверцу – и в кабинку, блестя изумрудной курточкой, скользит актрисуля, усаживается на заднее сиденье, небрежным движением смахивает капюшон, щелкает зажигалкой, затягивается, выпуская дым из расширенных ноздрей.

Регинка бросает на нее быстрый оценивающий взгляд – и тут же словно бы скукоживается, как жалкая копия при виде блистательного оригинала. И тотчас торопится проститься и улизнуть. Эх, у меня еще столько было к ней вопросов!

– На свеженьких девочек переключился, сыч? – усмехается актрисуля. – Впрочем, припоминая твое целомудрие, рискну предположить, что ты затеял какое-то расследование, а мое дело забросил. Угадала?

– С такими способностями к дедукции и сыску ты могла бы сама найти убийцу Красноперова. И быстрее меня.

– Согласна. Увы, нет времени. И желания. Так что придется этим делом заниматься тебе, дружок.

– Но возможно душегуба уже повязали менты, и мы с тобой напрасно хлопочем.

– Зря надеешься. Не повязали. Учти, я в курсе событий, в чем ты имеешь возможность убедиться.

– Пожалуйста, дай мне месяц на то, чтобы как-то разобраться со своей… заморочкой.