Возвращайся! - Александр Аде

За эти годы Эдик раздобрел от сытой безмятежной жизни и праздности. Лицо залоснилось, затекло жиром, стало как будто примитивнее. Он уже не так похож на декадента серебряного века. Исчезла утонченность горбоносого профиля, черные волосы поредели. Эдик красит их, скрывая пробивающуюся седину. Изменился взгляд карих с золотыми искорками глаз, мерцающих из-под тяжелых век. Некогда он был томно-циничным, теперь в нем появились добродушие и довольство.

Сегодня, как и обычно, Эдик встал около десяти часов утра, заварил на кухне ароматный черный кофе по-турецки и снова улегся в кровать, отпивая напиток маленькими глотками и блаженствуя. Теперь он будет нежиться до полудня, потом лениво оденется, посмотрит какой-нибудь американский или французский фильм, а обедать поедет в любимый японский ресторанчик.

Но этот привычный ритуал на короткое время перебивает звонок. Эдик подносит к уху изящный ультратонкий, подаренный пупсиком телефон. Год назад, ради прикола, заранее посмеиваясь, он попросил у любовника телефон голубого цвета – и получил.

Сейчас в этом ярко-василькового цвета телефончике раздается приятный баритон, представляется Корольком, заявляет, что был знаком с несчастным Скунсом и принимается набиваться на встречу.

– Ну, не зна-а-аю, – тянет Эдик. Прижав мобильник плечом, он достает янтарный мундштук, вставляет в него сигарету, закуривает и закрывает глаза от удовольствия. Сигарета после кофе – это кайф. – Стоит ли мне рисковать? Встречаться с незнакомым мужчиной – большой риск. Согласны?

– А вы решитесь, – уговаривает голос.

Эдик не привык ломать установившийся распорядок дня, полудремотное расслабляющее существование, но мягкий баритон незнакомца его волнует. Если судить по голосу, этот Королек, несмотря на дурацкую кличку, весьма сексуален, возможно, даже красив. Пожалуй, он, Эдик слишком долго хранит верность пупсику, не пора ли слегка позабавиться, так, от скуки?

Эдик тут же гонит крамольную мысль прочь. Нет, он достаточно умен и рационален, чтобы поддаться глупому соблазну. Стоит пупсику проведать о грешке неверного любовника, тут же прикажет подручным громилам убрать «эту падаль», и Эдик исчезнет из мира живых, словно никогда и не рождался на свет.

В то же время пацанячье любопытство так и подмывает его поговорить с Корольком.

– Если вас что-то смущает, – продолжает ненавязчиво настаивать голос, – потреплемся под открытым небом. Зачем скрываться? В этом нет никакого смысла: вы помогаете найти убийцу. Миссия вполне законная и благородная. Я не стану взывать к вашим гражданским чувствам, но…

– А почему бы и нет? – обижается Эдик, как капризная женщина. – А вы взывайте! Взывайте! Или я не гражданин этой великой державы? Или я некто второго сорта, да?!.. Ладно уж. Договариваемся так. Ровно в три часа. Возле мэрии. Учтите, жду три минуты. Если вас не будет, уезжаю, и больше мне не звоните, бесполезно. Найдете меня в маленьком голубом «фольксвагене». На разговор отводится десять минут.

– О’кей, – весело соглашается голос. – Тогда сверим наши часы…

* * *

К мэрии подруливаю минут на двадцать до назначенного срока. И когда сочно-васильковая двухместная машинка, юрко лавируя между громоздких тачек, припарковывается неподалеку, тотчас подхожу, заглядываю внутрь и спрашиваю:

– Эдуард?

– Можете запросто звать меня Эдиком, – отвечает существо за рулем, – я не обижусь. Напротив, это нас сблизит. – И, блеснув серебряным браслетом, указывает на сиденье возле себя. – Прошу.

И окидывает меня оценивающим взглядом, от которого мне становится нехорошо. Женственный черноволосый красавчик в огромных темных очках, наряженный в ярчайшую светло-зеленую футболку и канареечные штаны. На шее массивная золотая цепь. На пальцах перстни.

Оказавшись рядом с ним, сразу чувствую запах – не одеколона, а духов, тяжелый и терпкий. Маленький мирок кабины пропах тягостным ароматом.

В свое время, общаясь с геями, я не испытывал неловкости: нормальные ребята, немного отличающиеся от меня. Мы все друг от друга хоть чем-то да отличаемся. Но, сидя возле Эдика, этого странного создания, полумужчины-полуженщины, ощущаю странную оторопь. Точно передо мной пришелец из другой галактики.

– Позвольте еще раз напомнить…

– Позволяю, напоминайте, – жеманничает Эдик, то ли придуряясь, то ли действительно не умея разговаривать по-другому.

– Я расследую убийство Бориса Красноперова. Он вам знаком?

– Кажется, я слыха-ал о тако-ом, – Эдик растягивает слова, как кисейная барышня позапрошлого века. – Уж и не припомню, по какому поводу… Так он убит? Увы, все мы – лишь горсть праха… Впрочем, я не в курсе местных новостей. Они меня мало интересуют. Это так мелко…

Я прерываю его манерное пустословие:

– Эдик, пожалуйста, ответьте. Был Красноперов… из ваших? Да или нет? Если да, то кто его любовник?

– Как вы сразу… быка за рога, – усмехается он и закуривает сигарету в янтарном мундштуке. – До меня доходили смутные слухи о человеке с такой красноречивой фамилией. Но ведь вам нужны факты. Надежная информация. Верно? Вам это действительно очень нужно?

– Крайне, – признаюсь я.

– В этом городе у нас, девочек, своя неформальная тусовка. Не слишком афишируемая. Я прозондирую почву. Ведь и мы, девочки, должны помогать правосудию, не так ли?

– Буду весьма признателен, – любезничаю я с некоторой опаской.

Он игриво делает мне ручкой:

– Гуд бай, бэби.

Непонятно почему, меня внезапно пронзает иголочка жалости к этому изломанному пацану.

Вежливо попрощавшись, вылезаю из душистого мирка «фольксвагена», пересаживаюсь в свою «копейку», откидываюсь на спинку сиденья, закрываю глаза – и железную раскаленную коробочку, и меня, поместившегося в ней, обволакивает сонливый июль.

* * *

Эдик позвонил через три дня. Я не сразу узнал его голос – ни капризных переливов, ни женственной томности. Нетерпеливый, возбужденный тенорок пацана.

– Надо срастись, Королек. На том же месте, в тот же час.

… И опять я паркуюсь неподалеку от подавляюще огромной серо-белой бетонной коробки мэрии, которую отгрохали еще при советской власти для партхозактива нашего городка.

Прямо скажем, эта прямоугольная махина площадь явно не украшает – как, впрочем, и свежеокрашенный, антрацитово поблескивающий памятник Ильичу на мрачном гранитном постаменте. Обидно. Центр города с каждым годом становится разноцветнее, разнокалибернее, порой в ущерб гармонии и красоте, а площадь остается прежней – тоскливой до омерзения. Всякий раз, когда вижу ее, хочется отвернуться и смачно сплюнуть.

На этот раз Эдик опаздывает минут на десять. Снова усаживаюсь рядом, но теперь удручающий запах духов меня не слишком волнует, притерпелся. И к диковинному виду Эдика успел привыкнуть. Кстати, сейчас он в розовом и сиреневом. На правой руке браслет цвета молодой травы, на запястье левой – огромные белые круглые часы, густо усыпанные блестящими камушками. Женские.