Я пришла сюда учиться! - Анастасия Бельская

Кира смотрит мне прямо в глаза, когда хмурит брови, а ее лицо становится на удивление взрослым и резким.

— Я думала, ты знаешь… Моя мама умерла, Элли. Четыре года назад.

Сглатываю, и чувствую, что кровь хлынула в лицо. Зачем я спросила?!

— Прости… — тихо шепчу я.

— Странно, что папа тебе не сказал, — словно сама с собой, рассуждает девочка, — ведь ты вышла за него замуж.

— Это… Имеет значение?

Кира убирает телефон в карман, пристегивает ремень безопасности, и отворачивается к окну. Пустым, бесцветным голосом произносит фразу, что колоколом ударяет по моим ушам:

— Ее убил Черный Эд, Элли. Это было его последнее преступление.

Элли

— Ну, Кира, поганка такая, обязательно было позорить бабушку?! Сколько раз я тебе говорила, что при посторонних я — Пинки, и никак иначе! Ну что, с тебя убыло бы, задержись мы еще на пару минут?!

— Ага, знаю я твои пару минут! Если б не вмешалась, еще б полчаса простояли! А я, между прочим, есть хочу!

— Вот вырастет жопа, как у бегемота, тогда и поймешь, что иногда голод полезен для здоровья!

Я слушала пререкания вернувшейся Пинки и Киры, видела, как мы выезжаем с парковки, но все еще не могла шевельнуться, даже чтобы пристегнуть ремень.

Черный Эд убил бывшую жену Кристофера?!

И он ни слова не сказал мне об этом?!

Кажется, меня начало немного колотить, когда машина резко затормозила, и я ощутила на своих руках крепкие горячие ладони.

— Элли… Элли, тебе нехорошо? Может, выйдем на свежий воздух?

Я лишь кивнула, и буквально вывалилась из машины. Хотелось усесться прямо на обочину, потому что ноги тряслись, но мне не дали. Пинки уже была передо мной, держа за плечи, и обеспокоенно заглядывала в глаза.

— Что происходит? Может, в больницу?

Мои губы не слушались, и поэтому выдали совсем не то, что я бы хотела произносить:

— О своей прошлой невестке вы тоже так заботились?

Руки с моих плеч соскальзывают, и по растерянному лицу свекрови я понимаю, что Кира не соврала.

От этого в душе завязывается тугой узел, из которого искрами высекается злость.

— Или просто похоронили и забыли, да? Сынок ведь другую найдет… Глупую дуру, которой тоже можно рискнуть для поимки убийцы… Ее ведь не жалко… Она ведь так… Случайная жертва на пути гениального самоуверенного Кристофера Эрона…

Я несу что-то еще из внутреннего клубка страха и злости, когда кулак Пинки разжимается, и со всего размаха ударяет мне по лицу ладонью.

Секунды две я стою в оцепенении, держась рукой за горящее лицо, а затем медленно оседаю на землю.

— Элли! — Пинки ловит меня уже на коленях, — у тебя была истерика, девочка… Мне пришлось… Слушай, давай сядем в машину, прошу тебя, там ты сможешь расслабиться!

Я киваю, ощущая горячие дорожки слез из глаз. Как-то по деревянному встаю, и сажусь на свое место. Пинки дрожащими руками накидывает на меня ремень, и заводит мотор.

Мы едем молча еще пару минут, когда я слышу сзади детский, испуганный голос:

— Элли… Ты плачешь? Это из-за меня?

Мне страшно и холодно, но почему-то этот испуг малышки придает сил, и я рукавом утираю слезы. Моргаю, глубоко дышу, и оборачиваюсь назад.

— Ну что ты! Мне просто очень-очень жаль твою маму. Я не знала, Кира… Понимаешь? Я правда не знала…

Ребенок медленно кивает, и совсем слегка, одними уголками губ, улыбается мне. Сильная малышка. Гораздо сильнее, чем я.

До дома мы доезжаем в полной тишине, но напряжение в салоне автомобиля можно буквально потрогать. Кира сразу мчится на кухню, разогревать ужин, а мы с Пинки замираем в прихожей.

— Извините, — наконец, выдавливаю я, вспоминая, что наговорила.

— Выбрось и забудь, — спокойно произносит она, — послушай, Элли… Мой сын не всегда бывает прав. А иногда вообще ведет себя, как полный эгоист, прикрываясь необходимостью. В конце концов он обычно побеждает, но иногда слишком высокой ценой. Как бы там ни было — я его мать, и буду любить несмотря ни на что. А ты можешь стать мне дочерью, а можешь навсегда покинуть наш дом. В любом случае, я дам тебе совет — поговори со своим мужем, детка. В семейной жизни это единственное, что способно принести пользу. Окей?

Я киваю, хоть и не совсем понимаю, отругали меня или наоборот, одобрили. Совет, наверно, хороший, но пока я совсем не в том состоянии, чтобы ему следовать.

Хорошо, что Кристофера нет дома…

— Вот и отлично, — переходит на свой обычный тон Пинки, и потирает ладошки, — что-то я замерзла. Пойдем, выпьем чаю с липой?

— Я попозже.

Мне надо остаться одной, и подумать. А еще лучше, залезть в ванну…

— Эм, ну хорошо. Элли, на твоей кровати пакет… Я ездила в город, и кое-что купила тебе из вещей. Примерь, если что-то не подойдет, скажи, я поменяю.

Она говорит это так просто, словно не видит ничего зазорного в том, чтобы одевать меня. А я краснею, и становится снова стыдно из-за своих застиранных тряпок.

— Не стоило беспокоиться…

— Это уж мне решать.

Пинки разворачивается, покидая прихожую, а я бреду к себе. Ращбираю огромный пакет с шмотками, и понимаю, что «кое-что» — это практически новый гардероб. Почему-то на глазах снова появляются слезы, и я со злостью стираю их кулаком.

И что мне теперь делать?!

Разводиться с самоуверенным гадом, или же довериться, выслушать, и попытаться понять?

Я достаю комплект домашних штанов и туники, и наполняю ванну водой. Закалываю на затылке волосы, и погружаюсь в ароматную пену, с наслаждением закрывая глаза.

Есть ли у меня выбор в данной ситуации? И насколько сильно готов рискнуть Кристофер, чтобы поймать убийцу своей жены?

Мог ли он с самого начала задумать меня лишь приманкой?..

— Помнишь, я просил ждать меня в гостиной, Динозаврик? — раздается прямо над ухом, и от испуга я резко подскакиваю в воде, — знаешь, а в ванной мне нравится даже больше…

Кристофер

Я хлопаю дверью, громко здороваюсь, и тут же заглядываю в гостиную.

Пусто, к своему неудовольствию отмечаю я.

Слышу голоса на кухне и поскорее спешу туда. Отвык давно, что в моем доме теперь столько людей, и каждый раз я возвращаюсь не в пустоту и молчание.

Совсем как в те времена, когда мы с Рейчел еще жили вместе, и маленький Киреныш совершала свои первые достижения. Тогда мой дом был наполнен детским смехом и криком, а на кухне к приходу всегда грелся ужин.