Леонид Заманский: человек без страха - Сергей Владимирович Киреев

по сотке, –

Это Лёнька их всех разогнал!

Вот оно и в мозгах уложилось,

Всё, что раньше во мне копошилось,

Всё устроилось в мыслях моих –

То, что нас не поднимут на вилы

Никакие зловещие силы,

Если грудью стоять против них!

Я синоптик теперь? Да едва ли.

Но прогноз мой такой, что не свалит

Никакая стихия тебя,

Если ты, как Заманский, — с рапирой.

(Кстати, лучше его не копируй,

Чуть ошибся, и дело — труба).

Мы хорошо в круизе отдохнули.

Майор наш, правда, малость начудил –

В Стокгольме, где в пивной его надули,

За мордобой в кутузку угодил.

Надули как? Он пива по-английски

Себе четыре кружки заказал,

При этом вместо «пиво» слово «виски»

Он произнёс. Других он слов не знал.

В итоге и того он, и другого,

И третьего хлебнул, чтоб лакернуть,

И дважды повторил, от пуза, вдоволь,

И бармена пять раз пытался пнуть.

Конечно, всё в итоге шито-крыто.

Он там сказал в застенках, в той норе,

Что в детстве он по поводу рахита

Насмешкам подвергался во дворе.

Психолог, что сеанс ему давала

В легавке ихней типа КПЗ,

Три дня потом от жалости рыдала,

Была, как говорится, на слезе!

Отмазали, короче. Алкоголь мы

Ни капли не даём теперь ему,

А вот другие в городе Стокгольме

Проблем не создавали никому.

Среди их городского шума-гвалта,

Освоившись внутри чужих земель,

Мои друзья, Зубило и Кувалда,

Купили пневматическую дрель.

Чтоб их отвлечь от пагубной напасти,

Чтоб спирт «Рояль» мозги им не сковал,

Воздушный штуцер в качестве запчасти

Им Сашка от души презентовал.

Они регулировку оборотов

На трезвый мозг усвоили вполне

И презирали пьяных обормотов,

Позорящих себя в чужой стране.

-7-

В общем, отдых удался на славу.

Мы увидели ихние нравы

И сумели себя показать.

Да, не всё там у нас получалось,

Аж терпенье у Лёньки кончалось,

Если правду вам всю рассказать.

Он майору орал: «Да пойми ты:

Скандинав толерантен к рахиту

Как к явлению, зная, что он

Провоцирует психику к срыву,

И по ходу распития пива

Ничего ты не ставишь на кон –

Даже если бузишь, дебоширишь,

А взглянуть так поглубже, пошире –

Есть места ещё, где нас не ждут,

Дефективных на группы не делят,

Там не только тебя отметелят,

А, возможно, ещё и сожрут!»

Мы, как в море, в Москву окунулись,

В толкотню переулков и улиц.

Я скучал по тебе, дом родной!

Нас опять карусель закрутила,

Лишь майору предписано было

Поработать ещё над собой.

Москва, Москва, как много в этом звуке! –

Поэт одной строкой мозги вспорол

Согражданам своим, а эти суки

Его спокойно бросили под ствол.

Нет, не сказать, чтоб все такими были,

Имел-таки поэт какой-то тыл,

Но парня так технично притравили,

Что пулю он свою заполучил.

Дуэль — она навроде инструмента,

Простейший путь, не надрывая жил,

Легально закошмарить оппонента,

С кем только что шампанское глушил.

Короче, мы всегда себе умели

Подкладывать подобную свинью.

Ребята, что касается дуэлей,

Я этот инструмент не признаю.

Мне просто так башку не интересно

Свинцом сносить случайному врагу.

Я мирный парень, это всем известно,

Хотя по рылу тоже дать могу.

К чему я это всё? А всё к тому я,

Чтобы сказать вам, братцы-кореша,

Без всяких выкрутасов, напрямую:

Москва была в те годы хороша!

Там люди на дуэлях друг по другу

Не били в лоб, как в прежние года, –

Да, по чужим бывало, с перепугу,

Но по своим, как эти, никогда!

Какие эти? Да такие «эти» –

Дантесов всяких долбаных толпа,

Каких полным-полно на белом свете,

Любого задавил бы, как клопа!

Нет, чтобы на войне, на поле боя

Отчизну от набегов защищать,

Графья, князья друг дружку с перепою

Любили у барьера постращать!

Кошмар, чума болотная, ей-Богу,

Такая вот была в то время хрень –

Бесперебойно, хоть и понемногу,

Свои своих валили каждый день.

-8-

Я поэт, но никак не историк.

Сядь, читатель, со мною за столик,

Мы по рюмке с тобою махнём

За него, за отличного парня, –

Вся Росссия ему благодарна, –

За погибшего в тридцать седьмом!

Да не в том, про который все знают, –

Да уже и добром вспоминают

(Есть такие) масштаб и размах

Той стрельбы, что в тюремных подвалах

Ни на час, ни на миг не смолкала,

До сих пор ещё эхо в ушах.

Дрянь дела-то. Но я не про это.

Я про год, когда пулю в поэта

Вколотили, как гвоздь — получи!

И нормально потом пили-ели…

Что сказать? Кто придумал дуэли,

Те и есть для меня палачи.

Да, весёлые были денёчки.

Девяностые — мелочь, цветочки,

Не водилось такого у нас,

Чтоб открыто, спокойно и скоро

Сам себя истреблял без разбора

Этот долбаный правящий класс!

Вообще, кто правил, было непонятно,

Мы все имели шансы прихватить

Природные ресурсы за бесплатно,

Поскольку было некому платить.

Хотели, но не стали — жизнь дороже.

Да, пару слов о звуках той Москвы:

Их стройный лад томил меня, тревожил,

Как хоровод танцующей листвы.

Гитары и гармошки рвали душу,

Она тогда была почти у всех.

Творцы, что не желали бить баклуши,

На улицах сражались за успех –

Из бывших филармоний виртуозы,

Перелистнув судьбы своей главу,

Где заработок был сплошные слёзы,

Пытались удержаться на плаву.

Без всяких уже званий и регалий,

Они и вправду были хороши

И на Арбате лихо зажигали,

И денег им давали от души.

Да, выступать на людях было в моде,

Где сцена — рынок, улица, вокзал,

Да я и сам в подземном переходе

Бывало, свои песни исполнял.

Они в то время были мрачноваты,

Девчата даже плакали под них,

Но разве мы, поэты, виноваты,

Что время бьет нам в рожу и под дых?

Как спринтер, зазевавшийся на старте,

Спешил я жить и петь, пока дают.

Но время перемешивает карты.

Сегодня на Арбате не поют.

Тогда же новый мир, рождаясь в муках,

Играл и пел, плясал, в литавры бил,

И как же много было в этих звуках,

Москва тех лет, как я тебя любил!

-9-

Время шло. В девяносто четвёртом

Лёнька был всё таким же упёртым.

Он блокнот, наконец, дочеркал

Кривобокой цифирью какой-то,

И вердикт, словно выстрел