Леонид Заманский: человек без страха - Сергей Владимирович Киреев

не можешь.

Уже на части рвётся голова,

И ты скрипишь зубами, рвёшь одёжу:

Ну сколько это будет — семью два?

А шестью пять? А тридцать восемь в кубе?

Тут мне ребята скажут: «Парень, стоп!

Однажды ты на танцах в сельском клубе

За эти речи странные огрёб!»

Да, так и есть, друзья мои, подружки,

Фреза главней в сто раз, чем семью шесть.

И если ты наладил вывод стружки,

То что там быть, не быть, уже ты есть! –

Не ищущий поблажек и уловок,

Прошедший весь дремучий этот лес –

От поворотных фрезерных головок

До шпинделя — хоть с гильзой, а хоть без!

-37-

Что-то я разошёлся, ребята,

Будто ломом шурую, лопатой, –

Понимаю: пора тормознуть.

Про лихое и славное время

Мой рассказ не для всех. Эй, кто в теме!

Пей до дна и про нас не забудь!

Ну, а те, кто не в ней, что ж, бывает,

Жизнь с пути нас порою сбивает –

Вроде яркие светят огни –

Там, вдали, поманили, и нету…

Мой читатель, ты как? С кем ты, где ты?

От меня, от стихов отдохни!

Намудрил тут по тексту слегка я, –

Круговерть небольшая такая –

Лом, запчасти, колёса в грязи,

Путч, заводы, какие-то бабы.

На короткое время хотя бы

Минимально мозги разгрузи.

В парк культуры какой-нибудь, что ли,

Загляни, там найдёшь поневоле

С флорой-фауной тесный контакт, –

Погляди на ползучего гада:

Что, ползёшь? Ну, ползи, тоже надо!.

…Всё. Конец первой части. Антракт.

Вторая часть

-1-

Ну что, мои друзья, антракт окончен,

И я продолжу, гусли бы сюда!

Эх, песнь моя, звучи сильней и звонче,

Рассказ про те далёкие года!

Наш холдинг процветал. Мы рвали жилы.

Да, вот оно, начало всех начал!

Одно меня тревожило и злило –

Что Лёнька никогда не отдыхал.

Он был огнём охвачен, адской страстью,

Не ел, не спал нормально, по-людски,

И, даже говоря кому-то «Здрасьте»,

Всегда черкал какие-то листки.

Вот здесь, мол, миллион по предоплате

Получим, а вот здесь возьмём кредит, –

И повторять любил, что, кто не тратит,

Вот так в углу всю жизнь и просидит.

Он в полночь, днём, с утра, в любую пору,

Включая калькулятор в голове,

С переговоров на переговоры

Как маятник, мотался по Москве.

«Питание, режим, скажи на милость! –

Глумился он, — да вроде я не псих!»

Но что-то в нём однажды надломилось,

Он просто сполз со стула и затих.

Потом привстал, но бледен был и страшен,

И мы его скорей, пока он жив,

На частном самолёте к бывшим нашим

Отправили в больницу в Тель-Авив.

Он прилетел туда, почти что синий,

Под скальпель с ходу, с лёту угодил,

Его там искромсали, словно дыню,

Он от наркоза сутки отходил.

Диагнозов там было выше крыши,

Хоть сразу в изголовье ставь свечу.

Я эти все названья хоть и слышал,

Озвучивать их даже не хочу.

-2-

Да, когда организм на измене,

Как букашка, микроб в мыльной пене,

Срочно надо тревогу трубить.

А пока за хорошую плату

Лёнька в тихую прибыл палату –

Понемногу в себя приходить.

Вроде был в нём слегка скособочен

(Я вообще в этом шарю не очень)

Кровеносный какой-то сосуд,

Сердце билось тихонечко, робко,

Лёньке дали брелок с красной кнопкой:

Плохо будет — нажми. Прибегут.

Плохо стало под утро, к рассвету.

Жми, не жми, никого. Толку нету.

Никаких медсестёр. Тишина –

То ли спят они все, ротозейки,

То ли нету в брелке батарейки.

Лёнька понял: приплыли, хана.

«Нет, плывём ещё! — зубы скрипели,

И сверчком стрекотал, еле-еле,

Слабый пульс. Но явилась уже

Та, с косою мадам, в капюшоне:

«Что, заждался? Прости меня, Лёня,

Я была на другом этаже!»

Она стояла возле изголовья.

«Что надо? — Лёнька был немного зол, –

Откуда ты?» «Оттудова — с любовью!

А ты уже, считай, наш новосёл!

Я та, с кем смысла спорить — никакого,

Кто в свой черёд приходит к вам ко всем!»

И Лёнька, запинаясь, молвил слово:

«Не рано ли? мне только тридцать семь.

И то лишь будет. Может, для начала

Послушаем консилиум врачих,

Что шансов у меня не так уж мало?»

Она лишь усмехнулась: «Никаких!»

К нему в палату дверь из коридора,

Стеклянная, прозрачная, вела,

Чтоб Лёнька был доступен для обзора,

Мол, как, чего, какие там дела?

В палате свет горел, и для чего-то

На тумбочке стоял пустой графин,

И Лёнька, уплывая, понял: вот он,

Последний в жизни шанс. Всего один.

Теперь в кулак с отчаяньем звериным

Собрать на миг всю силу, волю, страсть,

И к чёрту эту дверь разбить графином!

Авось услышат. Только бы попасть!

Замах! Бросок! И лязг, и звон! Всё просто!

И, прибежав на шум и кавардак,

Как курицы, кудахтали медсёстры:

Да что ж оно! Да как же это так!

Душа у Лёньки в радости купалась,

Звенела, как летящая стрела,

И та, что в капюшоне, испугалась

И под шумок куда-то удрала.

Потом уже, в Москве, под вой метели,

Он зубоскалил: классный был бросок.

Графин вполне достиг заветной цели,

Хоть и летел слегка наискосок.

-3-

Да, Заманский урок преподал нам:

«Если впал ты в глубокий нокдаун,

Бой не кончен. Вперёд, мужики!

Там, где чёткого нету прицела,

Ласты склеить — нехитрое дело,

В смысле сразу откинуть коньки!»

Он вернулся в Москву только летом.

Он полгода в Израиле этом

Пил в палате кисель перед сном.

Слава Богу, что всё это время

Он на связи был с нами со всеми,

И жена оставалась при нём.

Там его сколько раз потрошили,

Столько раз и обратно зашили,

А у нас не всегда было так:

Кораблей и ракет был избыток,

Но при этом с поставками ниток

Иногда наблюдался напряг.

Лёньку нашего — парня из стали –

С того света реально достали,

Главный врач напоследок ему

Руку крепко пожал: «Редкий случай!

Ишь, зараза! — настырный, живучий!

Что ж, давай там, воюй по уму!»

…У нас клубок такой без Лёньки сплёлся,

Что ты его попробуй разрули.

Пока он там за жизнь свою боролся,

У нас дела летели, а не шли.

Наш холдинг рос и двигался, не мешкал –

Не то, чтобы он к звёздам воспарил,

Но он катил