Воронье сердце. Отбор по принуждению - Мария Бородина

— Теперь понятно, отчего Филлагория поцеловала тебя в шею, — проговорил Рэм и отступил в тень листвы. — И почему тебе было так больно.

Я почти вскрикнула в ответ. Откуда он знает? Подсматривал?! Должно быть, и вправду неспроста он вчера по коридору гулял… Метка, вторя моему негодованию, снова отозвалась болью. Заплакала, заколола кожу, заныла, стискивая шею огненным ожерельем.

— Почему ты… — выговорила было я, но шаги Рэма уже звучали в стороне.

Ушел.

От возмущения я закусила губу. Хорош красавчик: только и умеет потакать своим владыкам и работодателям. Заработал местечко под солнцем, а теперь потерять его боится! Впрочем, чего ждать от оружейника? Народная Аэрийская мудрость гласит: больше мышцы — меньше ум; впору ей поверить.

Назло я двинулась вглубь сада, чтоб наблюдать за мной не смел. Шла туда, где мощеные дорожки сходились линией, и объятия яблоневых стволов становились душными и тесными. Среди буйной зелени удушающе пахло скошенной травой и свежестью. Оглянуться не успела, как полоса садовых деревьев оборвалась, и тропинка вытолкнула меня к большому круглому озеру. Голубое небо качалось на его волнах вместе с рваными листьями кувшинок.

Ближе к воде, там, где травяная поросль переходила в гладкую галечную насыпь, гуляли две девушки. Как я ни напрягалась, не смогла вспомнить их имена. Притворившись, что рассматриваю букашек в траве, я приблизилась. Так, чтобы слышать их голоса, но делать вид, что я не грею уши и вообще в белом пальто.

— Ты очень хотела сюда попасть? — донесся до слуха голос одной из девушек: высокой брюнетки с загорелой золотистой кожей.

— Не особо, — призналась ее спутница: рыжеволосая и сбитая, со смешными раскосыми глазами. — Ну, то есть, я никогда не была этим одержима. Подруги очень ждали стигму, но не я.

— А я уже не хочу продолжать, — призналась брюнетка с тоской. — Не понимаю, почему Филлагория позволила мне пройти первое испытание. Есть мужчины куда приятнее принца.

— Ты об этом, что ли? — хихикнула рыженькая. Склонившись, она подобрала гладкий камушек и швырнула его в воду. — О… пианисте придворном? Да брось!

— Нимо — просто потрясающий мужчина! — возмутилась брюнетка. — Тонко чувствует, видит прекрасное в мелочах, раскрывает в музыке сердце, а уж как целуется!

— Ты просто позволила запудрить себе голову красивыми словами, — оборвала ее восторженную речь собеседница. — Просто подумай, надо ли тебе…

Девушки спустились ниже, туда, где вода облизывала кромку берега. Ветер заглушил их голоса и унес с собой, оставив мне лишь аромат ила и возможность подумать. Выходит, подданные королевской семьи не такие уж и воспитанные люди, раз во всю лезут к претенденткам со своей заинтересованностью? Что Рэм, что этот пианист… как уж его там?

Ближе к полудню я отпустила Эстер на вольные хлеба и нехотя вернулась во дворец. Визиолла послушно провела меня к спальне привычной дорогой, через черный ход. Покои по-прежнему пустовали: лишь розоватый свет из окна чертил в воздухе кривые линии. Вот и хорошо: чем меньше свидетелей, тем лучше!

Зевая, я застелила свою постель, и, через маленькую дверь в дальней стене, пробралась в уборную. Визиолла послушно осталась мотаться под потолком снаружи. Ах, глупое магическое отродье! Перехитрить тебя — как пальцами щелкнуть!

Едва перешагнув порог и щелкнув щеколдой, я полезла за пояс, где прятался ценный груз. Разворачивала скомканную белую бумажку, наверное, минуту, пока глаза не начал мозолить знакомый почерк.

«Ты была великолепна! — вещали аккуратные круглые буквы. — Но не рисуйся: это опасно. На тебе — важная миссия. Ты не должна выбыть слишком рано. Олаф».

Я перечитала записку несколько раз, и возмущение едва не разорвало меня изнутри! Олаф вообще соображает, на что меня обрекает?! На свидания с принцем

— читай, другим мужчиной — танцы, балы и обеды с ним! Неужели не ревнует меня? Нисколько-нисколько?!

Зарычав, я откинулась на стену. Долго и глубоко дышала спертым воздухом, но мне казалось, что умираю от удушья. Плескала в лицо водой из раковины, но не могла прийти в себя. Записку рвала с особым ожесточением, так мелко, насколько брала рука, и смывала в канализацию в несколько приемов. Словно ждала, что Олафу станет так же больно, как мне. Даже ради святого дела тем, кто дорог, жертвовать нельзя. Жаль, что Олаф не понял эту простую истину…

А, может, я просто никогда не была ему дорога…

— Ибреса? — в дверь замолотил чей-то кулачок, и я узнала голос Андары. — Нехорошо? Может, позвать придворного лекаря?

— Все отлично, — выговорила я. — Просто пудинг в животе разгулялся. Овечий творог

— очень капризный продукт.

— Но ты не ела пудинг, Лира! — виновато пробормотала Андара через дверь.

Удивление на границе с испугом вытеснило досаду. Прокатилось по грудине вверх и застряло комком у горла. Значит, я сильно недооценила королевскую стражу! Они знают все: вплоть до того, кто что скушал за завтраком; и, наверняка, следят за каждым нашим шагом! Оставалось только догадываться, прокатил ли трюк с визиоллой в саду и заметили ли мою записку.

— Может, вы еще мысли читаете? — произнесла я вслух.

— Я рекомендовала бы тебе начать приготовления, пока девушки гуляют, — Андара ловко увильнула от ответа. — После обеда, в суматохе, подготовка будет менее качественной.

— Да перед кем мне заискивать-то? — продолжала я возмущаться. — Перед вами или перед этой курицей Лусьеной?

Перед глазами вновь и вновь выплывал аккуратный почерк Олафа: «Не рисуйся». Разум упрямо призывал к обратному, выпуская целый вихрь эмоций. И кому теперь верить, кому внимать? Своим личным убеждениям или просьбам «Воронов»?

— Визиолла выведет тебя в цирюльный зал, — Андара совершенно меня не слушала. Похоже, ей поручили вбить в мою голову установку на действие. — Там тебя и остальных уже ждут. Можешь не торопиться.

Шаги Андары прорезали напряженную тишину, а потом до слуха донесся хлопок двери. Я осталась одна. Наедине со своими домыслами, сомнениями и страхами. Пожевала их, загоняя саму себя в тупик и, помявшись, решила: почему бы и нет? Пусть попробуют сделать из меня гранну!

Цирюльный зал отвратительно пах химикатами и был длинным и мрачноватым, в помпезно-серых тонах. Стены его украшали огромные ростовые зеркала и бронзовая лепнина в форме листьев и цветов, а с потолка спускались маглюмовые люстры. Цирюльницы приняли меня добросердечно и даже с радостью: видно, не слишком-то их во дворце нагружали работой. Лишь четверо или пятеро девушек сидели в креслах, позволяя творить со своими волосами всякие непотребства.

За какие-то полчаса цирюльницы уложили мои непослушные локоны так, что я волей-неволей залюбовалась собой в зеркале. Собрали волосы у висков и сзади, оставив кончики свободными и заставив их струиться по плечам. Потом мне долго выпускали в лицо облака сыпучей пудры и румян и щекотали кожу кистями: да так яро, что я едва не расчихалась. Но как только последнее облако рассеялось, а последняя кисть убрала зубья, в зеркале напротив возникла настоящая красавица. Кем уж она была — не знаю, но копировала мои движения и мимику в точности.