По ту сторону жизни - Александр Чиненков

— Да нет, — проглотив ком слюны, заговорил Азат. — Мне непривычно вас здесь видеть. Обычно мы встречаемся на нейтральной территории, а сегодня…

— Сегодня я решил навестить тебя сам, а не вызывать на конспиративную квартиру, — продолжил майор. — А привело меня к тебе одно очень важное дело, которое не может ждать и требует немедленного решения.

— Дело? Что за дело? — чуть ли не шёпотом поинтересовался Мавлюдов. — Надеюсь, не…

— Нет, пока ты под моей защитой и покровительством, чувствуй себя уверенно и смело, — усмехнулся Гарин. — Но времена нынче неспокойные. Врагов народа много развелось… Мы их отлавливаем, отлавливаем, а троцкисты и всякое другое отребье, как грибы-поганки из земли, всё лезут и лезут!

— Да-а-а, тяжело вам приходится, не позавидуешь, — угодливо поддакнул Мавлюдов. — И я, как патриот и честный советский человек…

— Да будя тебе соловьём заливаться, «честный человек»! — нахмурил лоб майор. — Что-то я давненько не читал твоих докладов, и ты не спешишь писать их.

— Ну так…

Мавлюдов метнулся к сейфу и выложил на стол папку.

— Вот, всё здесь, — сказал он с натянутой улыбкой. — Я как раз собирался…

— Что в ней? — не прикасаясь к папке, спросил Гарин.

— «Откровения» моих пациентов, — поспешил ответить Мавлюдов. — Многие из них имели неосторожность высказать лишнее при разговоре со мной, а я…

— Гляди у меня! — погрозил ему пальцем майор. — Твоё «творчество» я позже прочту у себя в кабинете. Но меня беспокоит другое… Меня настораживает интерес к твоей личности первого секретаря Ленинградского обкома и горкома!

— Товарища Жданова?! — ужаснулся Азат.

— Да, Андрея Александровича, — кивнул Гарин. — Он вызвал меня к себе и долго расспрашивал о тебе.

— А что интересовало товарища Жданова? — забеспокоился Мавлюдов. — Какие вопросы он задавал?

— Их было много, все и не упомнишь, — пожал плечами майор. — Но я дал тебе отличную характеристику, и, кажется, он остался доволен.

— И на том спасибо, — сказал Азат озабоченно. — Может быть, он хочет кого-то из родственников ко мне на лечение устроить?

— Я тоже склонен так считать, — хмыкнул Гарин. — Но всё может быть по-другому.

— По-другому? Это как? — облизнув пересохшие губы, поинтересовался Мавлюдов.

— Как? А то ты не знаешь, — рассмеялся майор. — Арестуют, осудят, и… Если не расстреляют, то отправят в исправтрудлагерь Севвостлага. А там ты пожалеешь, что не расстреляли.

— О Всевышний, всё так серьёзно? — затрепетал от страха Азат. — Так что делать? Чего мне ждать, товарищ Гарин?

— Чего ждать, не знаю, — пожал плечами майор. — А вот что делать… Ты своих доноров пересели куда-нибудь на время.

— Но-о-о… они у меня все оформлены официально, — пролепетал едва живой от страха Мавлюдов. — Пациенты мне переданы из психлечебницы на лечение, и…

— Если вдруг к тебе придут, то не будут расспрашивать про тех, кто оформлен официально, — сузил глаза Гарин. — Дураков не интересует никто! А вот если обнаружат тех, кто содержится в подвале «сверх штата», то не поздоровится не только тебе, но и мне!

На лбу Мавлюдова проступили мелкие капельки пота, а кадык заходил вверх-вниз.

— Кого вы имеете в виду, товарищ майор? — спросил он.

— Того огромного кузнеца Антона Мартынова, — ответил Гарин. — По твоей просьбе я передал его тебе и… Кстати, он и его супруга ещё в добром здравии?

— С ними всё в порядке, — вздохнул Мавлюдов. — Но почему их судьба интересует вас? Мы же договаривались, что-о-о…

— Да, мы договорились, и я сделал всё, чтобы эти люди исчезли раз и навсегда, — сказал Гарин, вставая. — А ты гарантировал, что их никто и никогда не увидит! Ну а если ты их плохо спрятал, и они вдруг выплывут на «свет божий»?

Он снова закурил, убрал в карман пачку папирос и подошел к столу.

— Их никто и никогда не найдёт, уверяю вас, — почувствовав неладное, отпрянул от него Мавлюдов. — Никто и никогда не узнает, что вы помогли мне…

Прямо через стол майор дотянулся руками до горла Азата и сдавил его. Мавлюдов хватал ртом воздух и пытался освободиться, но Гарин приподнял его со стула, подтянул к себе и, жуя папиросу, выпустил в лицо густую струю дыма.

— Ты есть ничтожество, товарищ Рахимов, — ухмыльнулся майор, отпуская Мавлюдова. — Попади ты на допрос в НКВД — расскажешь всё, о чём тебя только «попросят». А я не хочу фигурировать в твоих показаниях, понял?

— Да-да… — прохрипел Азат. — Я…

— Избавься от лишних людей прямо сегодня, после моего ухода, — потребовал Гарин. — Как с ними поступить, решай сам!

— Я вас понял, — закивал напуганный до смерти Мавлюдов. — О-отпустите меня…

— Я рад, что ты понял, — сказал майор, отпуская его. — А теперь я пошёл. Если есть просьбы или пожелания, говори, пока я не покинул кабинет.

— Да вот, — Азат сделал вид, что не решается говорить или промолчать.

— Ну? — обернулся уже коснувшийся двери Гарин.

— Да я вот хотел узнать, как вы относитесь к товарищу Дымову, — сказал Азат смущённо.

— Ничем его не выделяю, — нахмурился Гарин. — Обычный конторщик из Госплана.

— Да я вот… — замялся Мавлюдов. — Уж очень он болтлив. Я несколько страниц написал в своём докладе по этому поводу.

— Что ж, разберёмся и накажем, — глянув на часы, пообещал майор. — А теперь извиняй, эскулап «кровавый». Служебные дела заставляют везде успевать и подолгу не задерживаться на одном месте…

* * *

Кузьма стоял у окна в своей камере, крепко сжимая руками прутья решётки. Глаза его горели. Ему хотелось разнести вдребезги свою крохотную, так называемую «палату», выдрать решётку, раскурочить железную дверь. Всё кипело у него внутри, и он не знал, на что обрушить свой гнев, чтобы хоть чуть-чуть полегчало на душе.

Огромным усилием воли овладев собой, он уселся на свою «лежанку», устремив глаза на дверь. Время от времени Кузьма тяжело вздыхал и снова переводил взгляд на зарешеченное окно.

Он продолжал неподвижно сидеть на кровати, когда дверь с лёгким скрипом распахнулась и в камеру заглянул Мавлюдов. Некоторое время оба молчали.

— И чего тебе? — вымолвил наконец Кузьма. — Чего припёрся, я видеть тебя не хочу!

Мавлюдов промолчал. Холодным взглядом он наблюдал за узником и спустя несколько минут заговорил:

— Хотелось бы знать, как долго ещё ты собираешься испытывать моё терпение? Мне уже надоело любоваться твоими выкрутасами, и… Ты меня понял, верблюд?

Кузьма сказал глухо:

— Я к тебе сюда не напрашивался, ублюдок. И выкачивать из себя кровь не дам, даже не думай.