Целовать Бога в губы. Книга первая. Ника Шестикрылый Серафим - Николас Мваники

И все мы немножечко толстонутые. Это наше. Быть нищими или страдать, но давать миру прекрасные возвышенные причины и обоснования нашего бытия. А если мы сыты, зажиточны и живем в комфорте, в современной интерпретации – успешны, то нам уже не до смыслов, и мы, как у Чехова, того и гляди хрюкнем в одеяло.

– Хрю!

– Что?

– Я говорю, что нет в современном мире настоящих страданий, возможно, поэтому и нет настоящих писателей, а так. Писать может каждый, если он этого хочет и, тем более, сейчас. В наше время пиши и публикуй в инете, вот и все.

– Но как же? Как же? А если ты плохой писатель? – вопросительно стала возмущаться Ника

– Говно-писатель, который пишет говно-романы?

– Ну да!

– Так я говорю про человека, который хочет писать, делиться с читателем своими мыслями, обсуждать с людьми волнующие его и их темы. Ну а если человек хочет стать, например, Достоевским или мега успешным богатым блогером, это уже просто амбиции, а амбиции, это всегда диагноз, я так вижу.

– И что ты еще видишь?

– Ну, я вижу, что сейчас говорю с одной из самых, а возможно, и самой красивой девушкой на этой планете. – Играть, так играть, ставки повышаются.

– Я согласна с тобой и в этом! Ну что, идем гулять, ты готов иди со мной, с самой красивой девушкой на планете?

Ставки сделаны и ставок больше нет. У меня выпало, и я сорвал куш.

И вот мы выходим из моего нового жилья и спускаемся вниз, а я думаю:

Эх Ника, Ника, ты просто супер какая красавица. Белая упругая кожа, здоровый румянец на щеках, чёрные густые шелковистые волосы, заплетённые в косу, которая до самой попы, тонкие дуги соболиных бровей, огромные карие глаза. Глаза у Ники как у девочек в аниме – сверхогромные и миндалевидные. Я обязательно сделаю её фото и вышлю друзьям. Я такую девушку с такими необыкновенными глазами встречаю впервые. Ника невысокая, худенькая и с маленькой, но кругленькой, как мячик, попочкой и большой грудью. Ну, так скажем, с очень большой грудью. Думаю, размер пятый.

–У тебя большая грудь. Своя или делала пластику?

– Своя. А ты с какой целью интересуешься?

– Я? Я что?? Сказал это вслух???

Ника рассмеялась.

– Да ладно, я привыкла. Все пялятся и спрашивают. Со старших классов грудь стала у меня расти и больше хлопот доставляет, чем радости. В жару тяжело, белье найти хорошее сложно и много каких других хлопот с такой большой грудью. Думаю, все парни и мужики ко мне и лезут знакомиться только из-за моих прекрасных – это уже Ника сказал в больше в шутку – титечек. Ты тоже запал?

– Да. С первой минуты. Можешь записать меня в фанаты твоих выпуклостей! Ника, ты не споткнись, здесь ступенька.

– Да знаю, знаю я! Живу здесь как год! – и Ника все-таки споткнулась, но я её удержал и приобнял. Почти случайно.

Как она прекрасна!

Ника.

И от неё исходит сильная энергетика сексуальности и пахнет она ароматами ванили и пачули.

Пьянящий огонь её оджаса, тонкие горячие энергии её молодости и красоты, моё сильное влечение к её роскошному телу, это всё будоражит мою кровь и воспаляет голову и этот запах, запах, что исходит от ее кожи и волос.

Голова кругом. Даже в висках застучало от переизбытка крови.

– Хочу поцеловать тебя, но понимаю, что неправильно, это делать на первом свидании, – сказал я и отпустил свои руки. – Ну что, пошли покорять Нью-Йорк?

– Пошли. – А Ника была и не против поцелуя. Это я накосячил своей нерешительностью

– Только это не совсем Нью-Йорк, ну то есть это, конечно, Нью-Йорк, Большой Нью-Йорк, Нью-Джерси, ну то есть это не то, что имеют ввиду, когда говорят «покорять Нью-Йорк», думаю здесь это не уместно.

Она запуталась.

– В смысле покорять, не в смысле покорять, а просто покорять, – поддержал я её морально.

Мы улыбнулись почти виновато, чуть смутились и продолжили спускаться на первый этаж странно-пустого и тихого коттеджа. Вышли во двор и далее на улицу. Во дворе я снова запнулся как вчера вечером, когда только-только приехал сюда.

Торчит из земли обломок красного кирпича. И, главное, прямо на тропке. И никто его не выкапывает, не убирает. Не хватает в коттедже мужской энергии. И в Нью-Йорке не хватает мужской энергии. В Нью-Йорке мужчины в дефиците. Настоящие мужчины. А это и может вообще – системно и везде настоящие мужчины в дефиците?! Интересно стало мне – а я-то, я, я настоящий!?

Вот вернемся с прогулки – сказал про себя – и выкопаю кирпич, и точно стану ну очень настоящим мужчиной.

Я улыбнулся сам себе, но подумал: вот такие же обломки, осколки, остатки или, точнее сказать, останки моих прошлых сильных не исполненных желаний, торчат в моем сердце. И спотыкаюсь я о них, когда иду дорогами своей жизни. Когда становлюсь успешным, беспечным, хрю-сытым, нагловатым и почти бессердечным. Вот обязательно, да и споткнусь о них.

И в сердце раны растревожу, и нос о землю разобью.

И к чему бы это всё? К чему все эти мысли?

Время всё мне покажет. Оно уж точно своего не упустит. Обязательно через такой осколок невыполненного желания подставит свою подножку.

Время всегда выставит свой счет! Только было бы чем его оплатить.

Это как у моего прекрасного друга и топ модели мира высокой моды умницы и красавицы Ирочки Ярмоленко несменяемый статус её личной жизни гласит – «Время всё расставит на свои места и каждый будет там, где должен быть!».

Ира! Ты как Звезда Пленительного Счастья!

И у тебя всё и всегда там, где надо и где должно быть.

И подписанный многомиллионный контракт, и крутые поклонники у твоих ног, да и сама ты сияешь, словно солнце то в рекламе на телевидении, то на мировых подиумах и показах, то на глянцевых обложках самых популярных журналов планеты.

Вижу перед собой Нику, но почему-то вспомнил Иру.

Неужели я до сих пор чуть-чуть жалею-сожалею, что с Ирой тогда не получилось!?

Эх Ира, Ира…

С Ирой не получилось, так может любовь с Никой у меня получится?

И стою я на перроне в ожидании встречи со своим счастьем, о прибытии оного уже объявлено, и я его почти вижу, почти чувствую, почти слышу, как оно прибывает на мой путь – в моё сердце.

А что если оно и на этот раз проедет мимо и просто разочек гуднет мне «приветом» и скроется за поворотом?

Глава 11

Мы идем