Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский

обиду. — На рубашку, на шаровары. А у самого заплата на заплате.

Кузя, не обращая внимания на слова Юхима, стал заворачивать сукно и ситец. Пальто завернул отдельно.

— Сейчас ты мне, дед, напишешь расписку и получишь товар.

Все притихли, ничего не понимая.

— А это что за хреновина такая? — настроился на шутливый тон Юхим. — Расписка?

— Бумажка. Записка.

— Неграмотный я, Кузя.

— Попроси написать, кто грамотный.

— Я не нищий, чтобы просить! — вдруг вспылил старик.

К прилавку подошел младший сын Семена Серкина — восемнадцатилетний парень, высокий, ладный. Звали его Алешей.

— Я грамотный. Говори, что писать?

— Пиши: «Расписка… Мною получено из лавки…» — Кузя диктовал без запинки, словно он всю жизнь то и делал, что сочинял вот такие бумаги, которые сходят за деньги.

Юхим, вместо подписи, приложил к бумажке палец и протянул ее Кузи.

— Держи.

Кузя подержал расписку в руках, словно сотенную, и спрятал в ящик:

— Вот тебе, отец. Носи на здоровье.

— Так ты не шутишь? — Юхим заморгал глазами. — Го-осподи… Без денег?..

— Без денег. Бери.

Женщины развернули большой сверток, набросили пальто на плечи Юхима.

— Приходи, дед, когда стемнеет, — сказала рыжеволосая молодуха со вздернутым носом. — Я тебе пуговицы переставлю.

— Она переставит! — забасила другая женщина, полногрудая, крупная. — Так что задохнешься…

— …Под подолом, — уточнил молодой мужик с небритым лицом и первым засмеялся.

— Ой, страсти-то какие, — метнув на небритого лукавый взгляд, ответила рыжеволосая. — Ты-то не задохнулся!..

Лавка вздрогнула от хохота.

— А шаровары мне сошьешь, Дарьюшка? — вдруг окрепшим голосом спросил Юхим.

— Сошью, дед, и шаровары, и рубашку. Приноси.

У выхода Юхим обернулся, поклонился Кузе:

— Спасибо тебе, добрый человек! Век помнить буду твою доброту.

— Советскую власть благодари, дед, — дрогнувшим голосом ответил Кузя. — Это все она…

— Всем будете давать по бумажке? — поинтересовался мужик с небритым лицом.

— Беднякам — всем. Купить-то у них не на что, — ответил Кузя.

В лавке кто-то свистнул:

— Так вы быстро все раздадите!.. Чужого не жалко!..

Вперед, к самому прилавку, протолкнулся Семен Серкин:

— А мне можно по записке?

— Тебе не выдам ни по записке, ни в долг.

— У самого пушнину некуда девать! — Семена оттиснули от прилавка. — Шустрый какой!

— Вот это Советская власть! Бесплатно!.. — В лавке одобрительно зашумели.

— А на это много ума не требуется, чтобы чужое добро разбазарить! — опять подал голос Семен.

— А ты молчи! — басовитый мужской голос передразнил Семена: — «Можно по записке?» Креста на тебе нет! У тебя десять коров.

— Ты бы лучше клопов дома сосчитал! — огрызнулся Семен. — Глаза ему мозолят мои коровы!

— А зачем нам, тятя, столько коров? — вдруг спросил Алеша, младший сын Серкина.

Семен оторопел. Несколько минут он молчал, уставившись на сына, потом поднял вверх кулаки и на всю лавку закричал:

— Ах ты, сопляк!.. Обуваю, одеваю, кормлю!.. А он!..

Алеша хотел что-то сказать, но Семен схватил его за плечи и вытолкал на улицу.

— Тятя, пусти!.. Пусти, говорят тебе!..

— Отцовское добро ему стало мешать!.. Сам еще ничего не нажил!

— Не ты наживал!..

— Ах, не я!.. Комиссар мне твой помог!.. Советская власть!

Алеша как мог защищался от ударов.

— Руку на отца поднимаешь!.. Убью!..

Отца с сыном тут же окружили:

— Смелее давай сдачи, Алешка!.. За что же ты его бьешь, длиннорукий?.. Учи, учи пока молод! — Одни взяли сторону отца, другие возмущались. — При честном народе!.. Парень-то вон какой вымахал, а он лупит как маленького!.. — Семена оттащили от сына.

— Вскормил, вспоил на свою голову! — вопил Семен. — Да он хуже комиссара! В сто раз хуже!..

— Советская власть ему не нравится, — размазывая по лицу слезы, отвечал Алеша, — комиссары не по душе. А мне нравится! Во!.. Нравится, нравится, правится!.. И ничего ты не сделаешь!..

Серкин яростно потряс кулаками и бросился бежать. Вслед ему засмеялись.

…Этот день для мачинских бедняков превратился в праздник. До позднего вечера в лавках и вокруг них толпился народ. Радовались дешевизне товаров. Ревком подал список, кому из бедняков причитается бесплатная одежда и продукты.

Даже когда закрыли лавки, молодежь не расходилась. И еще долго на все село раздавались песни. Заводилой был Алеша Серкин. Он громче всех пел:

Над ленской быстриной могучей,

На травке у прибрежной кручи

Якут ли, русский —

Каждый брат и друг —

Танцуйте, пойте!

Шире шумный круг!

Повеселимся нынче до утра —

Пришла на Лену лучшая пора!

Эй, юные, задорные, здоровые!

Мы новой жизни станем все опорою,

Чтоб засияло будущее светом,

Сплотимся и поддержим власть Советов.

Вместе с молодежью веселился и комиссар. Он все с большей симпатией и интересом присматривался к Алеше. За сердце брала песня, которую тот пел. Парни и девушки держались с комиссаром по-свойски.

Развлекалась молодежь почти до восхода. Расходились по домам парами и в одиночку. Семенчика догнал Алеша.

— Меня нынче отец избил, — вдруг пожаловался он.

— За что?

— Я спросил, зачем нам так много коров.

— Ты прав. Десяток коров для одной семьи многовато. — Алеша удивился: комиссару известно сколько у них скота. — Твой отец ненавидит новую власть, мы знаем.

— Его Шарапов подстрекает.

— Твой старший брат тоже на нас косится? — спросил Семенчик.

— Он как отец. О том только и думает, как бы разбогатеть.

— Ты, кажется, грамотный? — вдруг поинтересовался комиссар.

— Не очень. Четыре класса окончил в Анняхе.

— Пойдешь писарем в ревком? Платить будем продуктами. Только от отца придется отделиться.

— Да хоть сегодня! — обрадовался Алеша. — Домой я не вернусь.

— А жить где будешь?

— У тети. Ее дом у самой пристани.

— Вот и ладно.

— А как же Варламов?

— Варламова устраняем. У нас нужно держать язык за зубами, а Варламов болтун. Все, о чем говорится в ревкоме, на следующий день доходит до Шарапова.

— От меня они ничего не узнают, — сказал Алеша.

Пока Алеша беседовал с комиссаром. Семен со старшим сыном поджидали его у ворот. Всю ночь простояли, прислушиваясь к веселым голосам, доносящимся издалека. Ловили отдельные слова песни, которую распевал Алеша. Семен любил своего младшего сына и ненавидел за строптивость. Эту черту характера Алеша унаследовал от отца. Тем не менее сыну Семен не прощал, когда тот упрямился. Он не мог никак понять, откуда у Алеши такая любовь к комиссарам? Видел только одного живого комиссара. Да и тот такой же сопляк!..

Между тем именно это и пленило Алешу. Он сразу потянулся к комиссару, еще мальчишкой бегали с ним по пристани. Хотя это и было давным-давно. Алеше казалось, что с тех пор прошло много лет.

Когда песни смолкли, старший