Леопард - Ю Несбе

— Тут у нас все тайное становится явным, — сказал Хаген, зябко потер одну руку о другую и широко улыбнулся: — Кстати. Меня вызывают в министерство юстиции в конце следующего месяца.

— Ясно, — сказал Бельман с облегчением. Он прекрасно знал, о чем может пойти речь на этой встрече. Реорганизация. Сокращение штатов. Распределение сфер ответственности в расследовании убийств. Чего он не знал, так это что Хаген имел в виду, говоря «кстати» после фразы «все тайное становится явным».

— Но о встрече вы знаете, — сказал Хаген. — Нас же обоих просили написать предложения в связи с предстоящей реорганизацией в расследовании убийств. И скоро крайний срок.

— Вряд ли они будут как-то особо учитывать наши предложения, — сказал Бельман и взглянул на Хагена, пытаясь понять, что тому надо. — Нам всего лишь дадут возможность высказаться, просто из соображений политкорректности.

— Ну разве что мы оба выскажемся в том духе, что нынешняя организация хуже, чем план сосредоточить все расследования в одном месте, — сказал Хаген, стуча зубами.

Бельман рассмеялся:

— Вы слишком легко одеты, Хаген.

— Может быть. А еще я знаю, о чем бы я подумал, если бы новую структуру по расследованию убийств возглавил полицейский, который когда-то использовал служебное положение, чтобы отмазать свою будущую жену от ответственности за перевозку наркотиков. Хотя свидетели указывали на нее.

У Бельмана перехватило дыхание. Ему показалось, что мир рушится. Он почувствовал, как сила тяжести давит на него, волосы встают дыбом, ощутил, как засосало под ложечкой. Это был его кошмар. Надоедливый, когда ему это снилось, и беспощадный, когда случилось в действительности: падение без страховки. Падение скалолаза-одиночки.

— Похоже, вы и сами находите, что здесь прохладно, Бельман.

— Черт бы вас побрал, Хаген.

— Меня?

— Чего вы хотите?

— Что значит — хочу? В идеале я, конечно, хотел бы, чтобы нас миновал очередной публичный скандал, ставящий под сомнение честность рядового полицейского. Что же касается реорганизации… — Хаген втянул голову в плечи и затопал по тротуару, пытаясь согреться. — Может, конечно, случиться и так, что министерство юстиции, независимо от того, кто будет руководителем, захочет сосредоточить все ресурсы по расследованию убийств в одном месте. И если бы меня спросили, не хочу ли я возглавить такое подразделение, я бы, разумеется, это оценил. Но, по правде сказать, мне кажется, что все хорошо так, как оно есть. Ведь убийцы, как правило, несут заслуженное наказание, верно? Так что, если противная сторона разделяет мое мнение по данному вопросу, я бы рекомендовал продолжать расследование убийств и в Брюне, и вот в этом здании. А вы как считаете, Бельман?

Микаэль Бельман почувствовал рывок, когда веревка натянулась, обвязка туго впилась в тело. Ощутил, что его вот-вот разорвет надвое, что спина сейчас не выдержит напряжения и сломается. Смесь боли и паралича. Он болтался между небом и землей, беспомощный, испытывая головокружение. Но он был жив.

— Дайте мне подумать, Хаген.

— Да ради бога. Только не очень долго. Сами знаете, срок на исходе. Нам надо согласовать действия.

Бельман стоял и смотрел в спину Хагену, побежавшему мелкими шажками к входу в Управление полиции. Потом повернулся и посмотрел на крыши домов в Грёнланне. Посмотрел на город. Свой город.

Харри стоял посреди гостиной и осматривался по сторонам, когда зазвонил телефон.

— Это Ракель. Ты что делаешь?

— Смотрю, что осталось, — ответил он. — После смерти человека.

— И?

— Много. И вместе с тем — мало. Сестрёныш сказала, что она хотела бы забрать, а завтра придет какой-то тип, который купит имущество покойного. Он дал понять, что заплатит за все пятьдесят тысяч. А потом уберется в доме. Это… это… — Харри не мог подобрать нужное слово.

— Знаю, — сказала она. — Я через это прошла, когда умер отец. Его вещи, которые раньше были так важны, так незаменимы, как будто утратили всякое значение. Получалось, только он один и делал их ценными.

— Или, может быть, мы, те, кто остался, знаем, что надо убраться. Сжечь за собой мосты. Начать с чистого листа. — Харри пошел на кухню. Посмотрел на фотографию, которую повесил под кухонной полкой. Фотографию, сделанную на Софиес-гате. Олег и Ракель.

— Надеюсь, вы попрощались как следует, — сказала Ракель. — Попрощаться — это важно. Особенно для тех, кто остался.

— Не знаю, — отозвался Харри. — Мы с ним никогда и не здоровались как следует. Я его предал.

— Каким образом?

— Он попросил меня помочь ему умереть. Я отказался.

На секунду стало тихо. Харри прислушался к фону. Шум аэропорта.

Потом снова возник ее голос:

— А ты думаешь, тебе следовало это сделать?

— Да, — ответил Харри. — Я считаю. Теперь я так считаю.

— Не думай об этом. Уже поздно.

— Да?

— Да, Харри. Слишком поздно.

Они снова замолчали. Харри слышал, как гнусавый голос объявил посадку на самолет в Амстердам.

— Значит, ты не захотела с ним встретиться?

— Я не могу, Харри. Наверное, я тоже никудышный человек.

— Значит, к следующему разу надо постараться исправиться.

Он мог услышать, как она улыбается.

— А это возможно?

— Попытаться-то никогда не поздно. Скажи это Олегу и передай от меня привет.

— Харри…

— Что?

— Ничего.

Она положила трубку. Харри стоял и смотрел в окно кухни.

А потом пошел наверх и стал упаковывать вещи.

Врач ждала Харри, когда он вышел из туалета. Они пошли дальше по коридору. Идти было недалеко — до охранника у двери в палату.

— Состояние стабильное, — сказала она. — Возможно, мы сможем отправить его назад в тюрьму. А почему вы сегодня пришли?

— Хотел поблагодарить его за помощь в одном деле. И сообщить ответ на его просьбу.

Харри снял куртку, протянул охраннику и развел руки в стороны, давая себя обыскать.

— Пять минут. Не больше. Хорошо?

Харри кивнул.

— Мы войдем вместе с вами, — предупредил охранник, не в силах отвести взгляд от его изуродованной щеки.

Харри поднял бровь.

— Правила для гражданских лиц, — сказал охранник. — До нас дошли слухи, что вы уволились из полиции.

Харри пожал плечами.

Мужчина поднялся с кровати и сидел на стуле у окна.

— Мы нашли его, — сказал Харри и подвинул к нему стул. Охранник остался стоять у двери, но все прекрасно слышал. — Спасибо за помощь.