Голод Рехи - Мария Токарева

последний не опустил руки, не признал бессилие и не отрекся. Голод предательств снедал Рехи даже сквозь сон. За время скитаний он научился доверять и теперь ждал поддержки. Наверное, зря.

– Пойдем, – кивал устало Митрий, взмахом крыла упокоив истерзанные трупы и погасив свеченье черепов. Черные перья посыпались следом за семарглом. Серое одеяние не отличалось от серого доспеха Эльфа. Как будто два усталых ворона созерцали, как губят великие знания бесчисленные миры и как боги сходят с ума. Реальность – отражение в глазу ворона, терзающего падаль. Мгновенья отмеряли осыпавшиеся перья или пепел.

Сумеречный и Митрий в торжественном молчании приблизились к каменному порталу с резными барельефами. Их пронизали корнями отравленного древа черные линии. Они сплелись с узором, искажая мотивы и сюжеты. Создавать свое не умели, только искривляли, как отражение в мутной реке.

За порталом копошилась тьма. Гнездо – как жерло вулкана, как клубок, как улей. И в самом его центре трепыхалось нечто алое, тот самый терзающий свет. Ядро красных сумерек, мрачная зарница.

«Я не думал, что Двенадцатый окуклился настолько буквально, – поразился Рехи. – Как насекомое».

«Окуклился. Да, буквально. В твоем мире мало переносных значений. Не подходи. Тебе еще не время, – предостерег Эльф. – То, что здесь пока нет твоего тела, не значит, что Двенадцатый не доберется до твоей души. Во всех мирах нет места опаснее, чем это. Здесь дремлет равный нам по силе».

Рехи не чувствовал особенного давления или страха, он просто ждал. Происходящее напоминало сон сильнее, чем то, что творилось сотни лет назад. Да еще трупы снова встали в хоровод, измученно скуля. Возможно, это их танец заставлял трястись землю. Возможно, это они велели горам изрыгать огонь. И в желтых костях Рехи внезапно различил знакомые черты. Безголовые остовы погибших эпох…

Он видел короля, и его ближайшую свиту, и Мирру средь них, и злого брата короля – где-то фрагменты мантии, где-то лоскут платья, где-то обломок меча. Возможно, лишь иллюзия, но все собрались в чудовищный хоровод после конца. Лишь лилового жреца меж ними не было.

«Для чего они здесь? Откуда?» – вопрошал немо Рехи, с содроганием замечая, как бойко и легко скелеты взмахивают ногами, выписывая кульбиты забытых движений.

«Не видите? Бал здесь. Зачем вы мешаете им танцевать?» – прорезал слух чей-то голос. От него воздух шел волнами, в нем разливался запах белесых горьких мхов и копоти пожарищ.

– Оставь их в покое! – велел Митрий, нервно расправляя крылья. И страшный бал вновь обрел иллюзию покоя. Распластанные на камнях останки замирали. А Рехи все глядел на них, страшась, что где-то так же могли лежать не дождавшиеся помощи Лойэ с Наттом. Нет, всё иллюзия. Всё ложь! Всё сон! Сон обреченного мира, сожранного бессилием вечных лже-богов.

– Двенадцатый, не объяснишь, кто правит нынче в Бастионе? – спокойно обратился Митрий к кокону. Оттуда всколыхнулась черная линия, стремительно отделилась и дернулась острым мечом. Сумеречный тут же выхватил свой клинок и отразил атаку. От кокона взметнулся зловонный лепесток, приоткрывая того, кто сидел внутри. Лицо заволокла маска непроницаемой мглы. Она крутилась и сгущалась возле единственного обитателя Разрушенной Цитадели.

– Мое творение, – прохрипел Двенадцатый. Голос звучал обыкновенно, даже не так страшно вблизи, как тот, что раньше настигал в виденьях. Рехи хотелось исполнить давнюю мечту: приблизиться и вмазать по морде тому самому Двенадцатому Проклятому. Но теперь его собственные руки оказались призрачными. Он еще не добрался до Цитадели, еще не пришло время.

– Твои творения тебя оказались страшней, – продекламировал Сумеречный Эльф, срубая очередную линию.

– Так бывает всегда. Правда, Митрий? – рассмеялся Двенадцатый, и опять нестрашно, без пафоса. Он не двигался, сжатый и съеженный. Удивительно жалкий. Настолько, что кулак невольно разжимался, хоть Рехи чуял подвох. Был там кто-то еще, в этом темном вместилище зла. Кто-то из мглы и тумана.

– Каков твой грех? – упрямо спросил Митрий. Он стоят напротив кокона и буравил взглядом тьму внутри.

– Вновь этот вопрос. Не дождешься ответа!

– Каков твой грех?

– Лжеучительство, – после долгого молчания ответил Двенадцатый, но тут же ехидно продолжил: – А ваш?

– Тот же, – выдохнул тихо Рехи, но Митрий шикнул:

– Молчи, Сумеречный.

Похоже, призрачное путешествие Рехи оставалось скрытым даже для верховного семаргла. Вот и хорошо! Сумеречный Эльф всегда внушал доверие, и его выходка теперь будила новую симпатию. Вышел бы еще из нее толк. Рехи не видел надобности вызнавать у врага, за какие грехи пришли его судить. Легче же просто убить, положив всему конец. Лжеучительство – мелко, просто. Разрушение мира – разве не это главный грех? Да и для чего ответы? От признания вины разве Двенадцатый бы превратился сразу в прах? Рехи верил в силу оружия. Но закаленную сталь меча Сумеречный использовал, только чтобы отражать хаотичные атаки черных линий.

– Нет-нет, пусть говорит. Пусть оба говорят, – призывал Двенадцатый. – Поговорим и мы с тобой. Что, Эльф, умолк? Не ты ли был самым мятежным из нас? Тринадцатый, не ты ли – хаос, пришедший в неурочный час? Молчишь? А… Молчи, раз слушаешься во всем нашего «творца». Он лишил тебя твоей неукротимой воли? Свободной воли. И говорит о лжеучительстве. Лже… учительство! Не вы ли сами – семарглы – веками являлись в образе богов разных миров?

Сумеречный молчал, сжимая меч. Он следил за новыми линиями да временами обрывал возобновившуюся дикую пляску скелетов. Глаза его светились не менее безумно, чем пламень в пустых глазницах черепов на чугунной решетке. Митрий же стоял со склоненной головой и плотно сжатыми губами. И в нем все сильнее вскипал гнев, от которого накалялся сам воздух. Рехи увидел воочию, как чернеют сияющие перья, как серебро и золото покрываются золой.

– Мы боролись с прислужниками Темного Асуры, – ответил жестко Митрий. – Появление в образе существ из легенд делало наше присутствие менее заметным для потомков. Так мы меньше вмешивались в судьбы миров. Оставались лишь преданиями и сказками.

– Меньше, больше… Меры и весы сам себе придумал. Если бы сказками! Люди в вас верили, как в богов. Поклонялись, создавали культы. Приносили жертвы! – голос Двенадцатого срывался на вопль. – Сжигали младенцев в вашу честь. Так чем я хуже? Тот же грех, лжеучительство. На одном круге встретимся, слуги великого Добра.

– Это не ты… Я не помню тебя таким, – растерянно сказал Митрий.

– Я или не я… Какая уже разница? – взвился Двенадцатый. И в тот же миг кокон разросся целым лесом черных линий.

– Сумеречный! Руби их! Руби, пока они не добрались до Бастиона! – донесся истошный вопль Митрия, который тоже соткал из тусклого свечения клинок. Его новое оружие не шло в