Казачий алтарь - Владимир Павлович Бутенко

вдруг снова его ход ускорялся, теплушку начинало мотать из стороны в сторону, задувало холодом. Несколько раз закладывало уши от грохота в туннелях и доносилось из соседнего вагона встревоженное ржание лошадей. На каком-то перегоне эшелон замер. Послышался невнятный отзвук канонады. Под утро расплакался младенец. И Тихон Маркяныч, унимая головную боль, крепко перевязал лоб обрезком вожжины. «Думал, у нас один Павлуша скиталец. Сорок лет про Японию забывал. А теперича, на старости лет, своей хаты лишился! За веру и кровную принадлежность к казачеству. Немцы, ироды, заманули! Стёпушка смерть принял, а мы блукатим, как псы бездомные... С Павликом растерялись! Как в воду канул. Ни ответу ни привету. Ну, он с атаманами дружкует, разведает, иде мы...»

Прибытие эшелона ясным октябрьским утром на станцию Толмеццо совпало с перемещением в этот городок штаба походного атамана. Из Джемоны его наладили впритул к партизанским гнёздам. Горе-путешественники и строевые казаки шумно высыпали на перрон, расцветили его невиданными нарядами. Тихон Маркяныч вылез одним из последних, отбрёл в сторонку, осмотрелся. Прямо дыбилась наравне с белым облаком гора, громадились горы ещё с двух сторон, а на юг, в солнечную сторону, уходила долина. Крутые склоны притягивали взгляд, чётко вырезаясь гранями напротив омутно-глубокого лазурного неба. Выше, на лобастых макушках, отливали снега, точно куличи, сахарной глазурью. С полугорья спускался лес — путовень кустарников, ельники и сосняки, лиственные чащи в осеннем раскрасе. Опустил старый казак взгляд — дома прилеплены один к другому, под красной черепицей и железом, почти все — двухэтажные. Глянул под ноги. Земля белесо-желтая, клёклая. Неродная земля...

Разгружались суетливо, опасаясь авиастервятников «москито». Строевики сводили лошадей по подмостям, гуртовались вблизи вокзальчика. Тут же жались беженцы со своим скарбом и пожитками, ожидая дальнейшей участи. Тихон Маркяныч и Василь пришли за лошадьми к предпоследнему вагону. Звонарёв обротал и свёл с подмостья свою кобылу на землю. Вороной шагановской, спарованной с этой лошадью ещё в Проскурове, не оказалось! Кинулись искать охранников, смотрителей. Командир взвода, набыченный вахмистр с завитыми кончиками усов, не дослушав, резко оборвал:

— Была и — сплыла! Конфискована под нужды! Понятно? И вы сгиньте отсель! Не препятствуйте разгрузке, а то... плетюганов всыплю! Не погляжу, что ветхие!

У пластунов, сплошь чужих казаков с насупленными лицами, искать защиты было глупо. Тихон Маркяныч схватился за сердце, обессиленно присел на высокое казацкое седло, кем-то сгруженное близ вагона. Не успел отойти от горя, отдышаться, как оповестили о сборе.

Гражданский люд и нестроевые казаки, женщины разливной толпой заполонили площадь возле серокаменного католического собора. На лицах — дорожная усталость, настороженность, угрюмая тень. Перекатывались волны разговоров.

— Ну да. Ветрел зараз станичника. Эту селенью отбили у партизан, будь они прокляты! Полки в горы лезут, гонют их дальше. А нам отрезают округу на пятьдесят вёрст!

— Ну и чего ж хорошего? Простору много, а земли нема. Горы. На камнях хлеб сеять?

— Политическая обстановка здесь... э-э... витиевата. Муссолини уже не правит единолично. Я прочёл в венской газете, что правительство Бономи в Риме... э-э-э... под контролем англичан...

— Фрось! Иде матерь твоя? Небось, убьёт мине. Я мыло позычила, а его прямо на глазах, гады, спёрли! Вот наказание...

— Пейзажи прекрасны. Климат тут хорош. Обилие солнца. Итальянцы, батенька, близки нам по темпераменту. Уживёмся! Создадим автономную область.

— Хоть вы и благородный учёный, а несёте кобылий бред! Какую область? Дурачков-побирушек?

Немолодой бокастый офицер с погонами сотника, в белых перчатках, в сопровождении двух разбитных казачков, бряцающих шпорами и шашками, поднялся на ступени храма, картинно вознёс руку, призывая к тишине. И как только голоса поредели, по-командирски зычно пророкотал:

— Бр-ратья казаки и судар-рыни казачки! Пр-риветствую вас на итальянской земле! Вы пр-рибыли в область Фр-риули. Нам отведена территория на долговр-ременное пользование. Будем р-расселяться по войсковому пр-ринципу. Внимание! — Эмигрант одышливо заносил грудью. — Тер-рцы поселяются в селе Кьяулис, вас пр-роводят до места! Донцы и кубанцы р-размещаются по дороге на юг.

— Там хоть есть земля, чтоб хлеб рос? — выкрикнула, не стерпев, какая-то хриплоголосая тётка.

— Есть, милушка! Долина. Кур-рорт! Ближе, в Коваццо и окр-рестных сёлах, останутся кубанцы. А донцам отдаётся горродок Алессо. Местечко славное. Это пр-риказ походного атамана и обсуждать не дозволено. Господа атаманы! Пр-риступить к постр-роению походных колонн!

Тихон Маркяныч застал своих спутников в полной готовности. Гнедая была заложена в телегу. Полина Васильевна, Настасья и Светка заканчивали укладывать оклунки и утварь. Управившись, бабы уселись. А деваха, видя, что отец подклинивает рассохшуюся спицу заднего колеса, увеялась к вокзальной ограде, куда отозвал бойкий чубатый зубоскал. Секретничала с ним до тех пор, пока не тронулась колонна.

Шоссе петляло по долине, то прижимаясь к подножию гор, то ускользая. Тенистые склоны Альп фиолетово синели, а на солнечной стороне вырисовывались скальные выступы, кручи, луговой пояс, багряные и медные разливы увядающего леса, щетинистые косяки кряжистых деревьев. Тихон Маркяныч полюбопытствовал у поравнявшихся с их кибиткой верхоконных офицеров:

— Господа донцы, извиняйте за обращение! Не скажете ли, как прозываются вон те зелёные деревья? На ветках, будто колючая проволока намотана!

Строгоокий красивый подъесаул смерил старика взглядом, посмотрел, куда указывала его рука, иронично изломил угол рта:

— Это — пинии. Средиземноморские сосны. Ещё вопросы есть?

— Никак нет. Благодарствуйте, ваше благородие, — смущённо пробормотал Тихон Маркяныч, ощутив жёсткий начальственный холодок в голосе эмигранта.

А тот вмиг позабыл, что к нему кто-то обращался, повернулся к сослуживцу, обрюзгшему толстячку-сотнику с выпученными, по-рачьи красными глазами, и продолжал снисходительно-важным тоном:

— Наш окружной атаман Ротов так и заявил, сославшись на договорённость с Восточным министерством. Ещё не упущена возможность перебросить Стан в Баварию, на свекловичные заводы. Там нехватка рабочих рук, гужевого транспорта. Но Доманов категорически против!

— Почему же, чёрт возьми? — до козырька фуражки вскинул косматые брови сотник, демонстрируя крайнее удивление.

— Согласись, логика весьма странная! Там обжитая местность. Относительно безопасно. А здесь? Скопища партизанских шаек. Этот... Комитет национального освобождения Северной Италии. То есть крупная боевая организация, для которой мы — враги. Резюме? Изволь. Доманову, без сомнения, казачьей кровушки не жалко. И потом, чем кормить людей, целую орду? Где взять фураж? — Подъесаул уловил сосредоточенные взгляды седобородого старика и его угрюмого возницы и раздражённо пришпорил коня...

2

Бурлацкий северный ветер притащил караван туч. Белёсые, чёрные, свинцово-сизые, они встали по небу плотной тяжеловесной флотилией. И дружным залпом обрушились на степь! Крупные, что картечины, снежинки заполнили неоглядное пространство полей, расторопно белили