Барселона. Проклятая земля - Хуан Франсиско Феррандис

Разведчики сообщали, что силы маркграфа – около двух тысяч солдат – появятся на дороге на рассвете следующего дня. Под началом Изембарда собралось всего четыреста пехотинцев и восемьсот всадников.

Ориоль привез подписанный Фродоином mandatus[60] и рассказал Изембарду о последних событиях в Барселоне. Фродоин провел без сна двое суток в церкви у моря, моля о божественном знаке, который позволит отыскать останки святой Эулалии, не открывшиеся архиепископу Сигебуту. Глубокое почтение к мученице во всем христианском мире могло бы изменить соотношение сил, но пока что барселонцы располагали только старинными преданиями, которые успели смешаться с другими, доходившими из далекой Мериды. Быть может, кости Эулалии погребли вовсе не в Барселоне.

Изембард с Ориолем мрачно обходили лагерь.

– Ориоль, войско разваливается на глазах. Наши солдаты думают, что хранить верность мертвому королю, когда жив маркграф, – это самоубийство. Отряды Берната нас растопчут.

– С границы сюда движутся сотни людей. Тебе нужно всего лишь несколько дней. Граф Гифре нас не оставит, я уверен.

– Ориоль, я ведь уже много лет воюю. Мы оба знаем: чтобы сражаться, нужна причина – честь, вассальная присяга, восстановление справедливости, мщение, власть или богатство… Но те, кто откликнулся на мой призыв, сделали это только ради уважения и верности своему капитану, поэтому сейчас мне нечего им предложить. Не обладая победным духом, мы заранее обречены на поражение.

– Ты должен вести переговоры от имени епископа. Теперь ты получил все полномочия.

– Я просил об этом статусе, чтобы подбодрить моих людей. Нам-то с тобой понятно, что маркграф не раздумывая насадит мою голову на пику. Есть новости из Франции – как там разворачивается восстание?

– Дом Бозонидов и другие участники альянса заставляют мятеж расползаться, как масляное пятно. И все-таки Гильемиды продолжают сопротивляться на своих землях, за них стоят и их вассалы. Уже выезжая из Барселоны, я узнал, что прилетела голубка с посланием для Фродоина: архиепископ Гинкмар находится в Реймсе, он объявил о верности королевскому наследнику Людовику Заике. Гинкмар намерен встретиться с Гуго Аббатом, маркграфом Нейстрии, который всегда выступал на стороне короны; архиепископ будет убеждать Гуго выйти из альянса. Такой шаг уравнял бы силы соперников. Однако Гинкмар нуждается в каком-нибудь небесном ручательстве, подтверждающем законность притязаний наследника.

– И тут на сцену выходит Фродоин со своим inventio, – добавил Изембард, вспомнив о письме, которое старик отправил из монастыря Монмажур.

– Наше положение заметно улучшилось бы, если бы мощи нашли до того, как Барселона падет к ногам Берната из Готии, однако Сигебут уже потерпел поражение, и никто не верит, что получится у Фродоина; он один верит в свою удачу, а посему просит тебя дать ему еще немного времени: задержи маркграфа.

– Как там моя жена? – уныло спросил Изембард. – Я не должен был привозить ее с собой.

– Напугана, как и все.

– Да хранит нас Бог. – Рыцарь окинул взглядом местность, которую выбрал, чтобы дать отпор Бернату. Это было неровное пространство, прорезанное глубокими ручьями и каменистыми оврагами, поля перемежались рощами. – Возвращайся в Барселону, капитан Ориоль. Передай Фродоину, что он получит время.

Когда стемнело, Фродоин поручил провести очередную вигилию своему верному Жорди, а сам, не опуская головы, через толпу двинулся к дверям маленького храма Санта-Мариа. Оставив позади шепот молитв и лес зажженных свечей, Фродоин вышел на берег – туда, где несколько дней назад в полнейшем отчаянии стоял архиепископ Сигебут. Фродоин чувствовал в настроении своей паствы столько же усталости и маловерия, сколько накопилось и в нем самом, и он нуждался в глотке свежего воздуха.

Укутавшись темнотой, Фродоин уронил свой посох на песок. А потом не глядя сбросил митру, распятие и тяжелую золотую цепь. Он вошел в воду в льняной нательной рубашке. Фродоину было страшно. Он не умел плавать и боялся, что волны увлекут его в открытое море, но отчаяние священника было столь велико, что он опустился на колени и зарыдал. Он зашел слишком далеко. Его просили только лишь уравновесить власть графа Барселонского и искоренить в епархии мосарабский ритуал.

Гордыня и любовь к Годе привели его на этот берег, но любимой женщины рядом с ним уже не было. Фродоину было так же страшно, как шестнадцать лет назад в Реймсе, когда он дал согласие отправиться в эту проклятую землю. Теперь священник знал, что Господь над ним насмеялся: он не избран для величия и не ему предназначено отвести тьму от Испанской марки. Он всего-навсего мужчина, и сейчас он одинок как никогда. Быть может, ему следовало принять от Гинкмара отлучение, вместо того чтобы обещать то, чего он не в силах выполнить.

Фродоин намочил голову, чтобы мысли его наконец прояснились. Эти ночные бдения тоже ничего не изменят. Он не человек веры, а человек действия, решил про себя прелат. А теперь он не знает, что еще можно сделать.

– Все было напрасно, Господи.

Из темноты за ним наблюдала темная фигура в шерстяном платке. Женщина увидела, как епископ повалился в воду, и зашагала в сторону города.

В ту ночь часовые у Новых ворот получили приказ выпускать горожан наружу: Барселона помогала поискам реликвии своими молитвами. Многие аристократки приняли участие в вигилии в церкви у моря, а их рабы ходили в город и обратно, исполняя поручения.

Та самая тень, которая наблюдала за плачущим епископом на берегу, теперь постучала в дверь дворца Годы. Раб без задержки предупредил свою domina.

– Элизия, с тобой все в порядке? – спросила дама, озабоченно глядя на перебинтованную руку.

– Я была в церкви, – без тени улыбки отозвалась хозяйка постоялого двора.

Года нахмурилась и посторонилась, пропуская ночную гостью в дверь. Они прошли через сад и спустились в подземный храм. Там женщины молча зажгли свечи перед алтарем Матери.

– Руку изувечили мне, а кипишь от ярости ты.

– А если бы рука не выздоровела? Проклятый епископ!

– Но она выздоровела! Ты любишь Фродоина?

Года отвела взгляд. Она дважды была замужем, а в молодости имела даже больше любовников, чем числили за ней городские сплетники, но ее связь с Фродоином с самого начала коренилась не только на влечении плоти. Время шло, сладострастие значило для них все меньше, но их близость только укрепилась, потому что в основании ее лежала общая мечта.

– Он думает, что делает все ради своей епархии, но на самом деле он делает все ради тебя, Года.

– Фродоин ничего не делает, если это не ради него самого, – сухо ответила дама.

– Твоя правда, он воспользовался судом надо мной, чтобы склонить в свою пользу мнение совета, но тут он ничем не отличается от тебя. Ты тоже рисковала жизнью рыбаков ради поисков соляной горы. Вы оба таковы: берете на себя смелость решать за нас и рискуете людьми, не спрашивая их согласия.