Горбачев. Его жизнь и время - Уильям Таубман

“Мы с Раисой не виделись около двух лет, – вспоминала Нэнси Рейган, – но ничего не изменилось”. Как подметил один наблюдательный журналист, первые леди “почти не глядели друг на друга” на церемонии открытия саммита. “Раиса ни словом не упомянула о перенесенной мной операции (мне удаляли раковую опухоль), не спросила о самочувствии, не выразила мне соболезнования по случаю смерти матери”, – вспоминала госпожа Рейган. Она полагала, что “в СССР известно все”, а потому ее гостья должна была знать – “что мне довелось пережить всего несколько недель назад”. Что это – очередная переоценка противника? Почти наверняка[1419]. Обычно русские не говорят так запросто о болезнях или кончине родственников.

После перенесенной операции и смерти матери госпожа Рейган “носила черное и не очень хорошо себя чувствовала”, вспоминала жена посла Мэтлока Ребекка. А госпожа Горбачева явилась “совсем как снегурочка – в белых мехах”. И первое, что Раиса сказала Нэнси, была фраза: “Нам очень не хватало вас в Рейкьявике”, – хотя госпожу Рейган никто туда не приглашал. Впрочем, как и госпожу Горбачеву, но она туда все-таки поехала[1420].

После церемонии открытия, когда их мужья отправились в Западное крыло, госпожа Горбачева осталась в обществе госпожи Рейган, а также Барбары Буш, Ребекки Мэтлок, Хелены Шульц и Лианы Дубининой. Госпожа Рейган “уже прекрасно знала, чего ожидать”, вспоминала она сама, но ее гостьи оторопели, когда “Раиса устроила лекцию на целый час”, рассказывая о российской истории, советской политической системе и о том, что в СССР совсем нет бездомных. “Такой невежливости я никогда в жизни не видела”, – призналась потом первой леди одна гостья.

На следующее утро госпожа Горбачева снова побывала в Белом доме на частной экскурсии. Ожидая прибытия гостьи, которая немного задерживалась, госпожа Рейган отвечала отрицательно на вопросы репортеров о размолвке между первыми леди. “Все это глупости, – говорила она. – Просто глупости”. Но, конечно же, лукавила. Когда госпожа Рейган пыталась показать госпоже Горбачевой портрет Пэта Никсона в вестибюле на первом этаже, Раису гораздо больше заинтересовало абстрактное полотно, висевшее напротив. Но оказалось, что хозяйка ничего не знает про ту картину. Госпожа Рейган пыталась повести госпожу Горбачеву дальше, но та хотела продолжить разговор с прессой, а когда Нэнси “попыталась взять ее под руку, она просто отстранилась”. На вопрос о том, какое впечатление произвел на нее Белый дом, Раиса Горбачева ответила: “Это ведь официальное учреждение. Человеку наверняка приятнее жить в обычном доме. А тут – как в музее”. Это был “не слишком-то вежливый ответ”, вспоминала Нэнси Рейган, “тем более для человека, который даже не видел здесь жилых комнат”! Но тут впору добавить, что в жилые покои Раису никто не приглашал, и она вообще могла не знать об их существовании. Дальше разговор снова потек по неудачному руслу: после того как госпожа Горбачева посетовала на огромные человеческие потери Советского Союза в годы войны, госпожа Рейган напомнила, что США тоже понесли большие потери во время Гражданской войны, и тогда Раиса Горбачева разразилась целой лекцией об американской Гражданской войне[1421].

Госпоже Горбачевой тоже было на что пожаловаться. По рассказу ее мужа, она планировала осмотреть некоторые достопримечательности во время автомобильной экскурсии по Вашингтону, но машина промчалась без остановок мимо всех этих мест – якобы из соображений безопасности. Кроме того, ее огорчал навязчивый интерес журналистов к напряженным отношениям между первыми леди[1422]. Она даже пыталась защитить Нэнси Рейган от бесконечного града одинаковых вопросов. “Мне кажется, я уже пять раз отвечала на этот вопрос”, – огрызнулась как-то госпожа Рейган во время обхода Белого дома. “Это верно, – поддержала ее Раиса. – Мне тоже кажется, что госпожа Рейган уже давала ответ на этот вопрос. Довольно”[1423].

Позднее Горбачев писал, что та поездка оставила “неизгладимое эмоциональное впечатление”. По дороге в аэропорт Буш – республиканец и явно наиболее вероятный претендент на роль следующего президента – очень высоко оценил итоги саммита. Он отметил, что лично Горбачев “здорово поспособствовал” установлению новой эпохи в отношениях между Москвой и Вашингтоном, и сказал, что пресс-конференция Горбачева произвела на него “сильное впечатление”. Еще он сообщил Горбачеву, что реакция на его визит в штатах Среднего Запада (судя по комментариям, звучавшим в то утро в телепрограмме “Вопросы и ответы”, в которой он участвовал) – “буквально на грани эйфории”. Но самое главное – Буш был настроен продолжать внешнюю политику Рейгана: “Если буду избран, продолжу начатое”. Конечно, в ходе предвыборной кампании это может быть и не очевидно, ведь в таких случаях иногда “говорятся вещи, о которых мы все потом жалеем”. Но на это “не следует обращать внимание”. Будут звучать возражения против ратификации договора об РСМД, но это пройдет, потому что “в Америке не найдется людей с более правыми взглядами, чем Рейган”[1424].

Настроение во время полета в Москву оставалось “праздничным”[1425]. Но дома не все были столь же довольны. Многие военные, а также их союзники на высших партийных должностях, чувствовали себя преданными. Олег Бакланов – секретарь ЦК, отвечавший за военно-промышленный комплекс, – предупреждал Горбачева, что договор об РСМД “опасно подорвет” стратегический паритет между СССР и США. Генералы больше всего опасались, что новая система контроля над разоружением приведет к раскрытию военных тайн, причем речь шла отнюдь не о каком-то сенсационном новом оружии, а скорее, по словам Грачева, “о плачевных условиях и слабой внутренней дисциплине” в рядах советских вооруженных сил[1426].

Помня об этих скептиках, Горбачев не стал сдерживаться в выражениях в своем отчете перед Политбюро. Вашингтон – это “уже не Женева и не Рейкьявик”. Успех саммита – “весомое доказательство, что курс, который мы взяли, реализуется”. Подготовка к подписанию договора о ликвидации РСМД стала испытанием “для нас и для наших партнеров”. И это успешно пройденное испытание открывает путь к дальнейшему разоружению – ядерному, химическому и обычному. “Огромный интерес” американцев к саммиту, а также их “доброжелательность” и “энтузиазм” даже в “чопорном” Вашингтоне доказали, что происходит размывание “образа врага” и подрыв мифа о “советской военной угрозе”[1427].