Образование древнерусского государства - Владимир Васильевич Мавродин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но как справедливо указывают А.С. Павлов и А.Е. Пресняков, все эти несообразности в «Уставе» Владимира объясняются тем, что пришлое греческое духовенство стремилось расширить свою судебную компетенцию уже хотя бы в целях распространения своего влияния вообще, употребляло привычные понятия и термины, целиком списывая византийские церковные порядки, и говорило об институтах, привычных для них, но не существующих на Руси, которую они, очевидно, попросту как следует даже еще не знали. А противоречие с «Русской Правдой» мнимое, так как в последней речь идет о том, что если «братья ростяжются перед князем о задницю», то княжеский «детьский» может выступить в качестве третейского судьи, и только. Речь идет, очевидно, просто о стремлении церкви расширить свою компетенцию. И совершенно прав А.С. Павлов в том, что в основе «Устава», автором которого, правда, считать Владимира нельзя, лежат правила, установленные еще при Владимире, касающиеся отдельных случаев, разновременно попавших в поле зрения первых русских епископов. Дела по преступлениям против православной религии и церкви и дела семейного характера были переданы церковному суду. Ряд категорий населения, так называемые «церковные люди» (и «Устав» Владимира перечисляет их: это — духовенство, служащие при церкви, проскурница, попович, лечец, прощенник, задушный человек и т. д., т. е. люди, связанные с церковью, живущие при церквах или на их земле), изымаются из ведения княжеского суда и княжеской администрации по всем вопросам «суда или обиды или которы или задницы».
«Устав» Владимира говорит и о том, как собирается в пользу церкви десятина и с каких доходов князя[659]. Так вслед за церковной организацией было создано церковное законодательство, появились «церковные люди», были установлены доходы церкви. Церковь сливалась с государством, верой и правдой служа князю.
Так христианство по восточному, греческому, обряду стало господствующей религией на Руси.
Какое же значение имело христианство?
Владимир, обращая землю Русскую в христианскую веру, ставил своей задачей укрепить на Руси идеологию, соответствующую прогрессивному развитию древнерусского общества, идущего по пути феодализма. Этого он добился. Добился того, чего не могла достичь любая реформа старой языческой религии. Крещение ускорило консолидацию феодальных порядков на Руси.
Церковь боролась с пережитками родового строя: домоногамной семьей, левиратом, патриархальным браком, многоженством, когда многие «без стыда и без сраму две жены имеють», наличием наряду с «водимыми», законными, женами, наложниц («аще две жены кто водит»), умыканьем («аще кто умчит девку»), с кровной местью. Сам Владимир повинен был и в левирате, и в многоженстве (у него было пять, а по другому варианту — двенадцать жен «водимых» и множество наложниц) и был сыном наложницы, «робичичем».
Церковь не без успеха стремилась к ликвидации рабства, понимая невыгодность рабского труда. Она осуждает тех, кто продает рабов в «поганыя», осуждает спекуляцию рабами, пытается облегчить рабу выкуп, борется с попытками поработить детей вольноотпущенников и с другими формами незаконного порабощения, пытается ввести принудительный выкуп рабынь и т. д., грозя и устрашая всех, кто не следует ее заповедям.
Греческое духовенство пыталось, правда во времена Владимира пока что еще с небольшим успехом, ввести новые законы, право, соответствующее феодальному строю. Ранее на Руси убийство рассматривалось как частное дело пострадавших, и эти последние удовлетворялись получением «виры», «поголовщины». Когда же на Руси времен Владимира «умножишася разбойницы», епископы предложили ввести смертную казнь. Это была попытка частное дело сделать общегосударственным и «виру» заменить казнью. Но Владимир предпочел жить и судить «по устроенью отню и дедню». Тогда епископы все же убедили князя превратить «виру» в государственный доход: «оже вира, то на оружьи и на коних буди». Владимир согласился: «тако буди»[660].
Летописный рассказ — «след попыток византийского по воззрениям и происхождению духовенства привить на Руси новые представления о роли государственной власти. Будущее, далекое историческое будущее, было за этими представлениями»[661].
Мы не будем говорить об огромном значении принятия христианства в деле распространения более высокой византийской культуры, о ее влиянии на русскую материальную и духовную культуру. Это в достаточной степени выяснено неоднократно используемой нами статьей С.В. Бахрушина[662]. Недаром К. Маркс говорит, что «религия и цивилизация России греческого происхождения».
Владимир понял значение христианской «книжности» и «послав нача поимати у нарочитые чади дети, и даяти нача на ученье книжное». Правда, «матере же чад сих плакахуся по них, еще бо не бяху ся утвердили верою, но акы по мертвых плакахуся», но придет время, оно уже не за горами, когда при Ярославе набор «учити книгам» трехсот детей священников и старост не вызовет уже протеста и плача, и «книжные» люди Киевской Руси перепишут для новгородского посадника Остромира «Евангелие», создадут такое блестящее патриотическое произведение, как «Слово о законе и благодати», и заявят:
великая бо бываеть полза от ученья книжного, книгами бо кажеми и учими есмы пути покаянью, мудрость бо обретаем и въздержанье от словес книжных; се бо суть рекы, напаящи вселеную, ее суть исходяща мудрости, книгам бо есть неищетная глубина, ими бо в печали утешаеми есмы…[663]
Придет время и появятся на Руси наши изумительные летописи, «Жития» и «Сказания», «Слова» и «Проповеди», хроники и погодные записи, «Русская Правда» и первые грамоты, «Уставы» и «Изборники», «Пчела», «Златоструй», «Шестоднев», «Вопрошание» Кирика, «Моление» Даниила Заточника, «Хождение» Даниила — вся эта бесчисленная русская и переводная литература и, наконец, жемчужина русского художественного творчества — «Слово о полку Игореве».
Нам кажется необходимым поставить другой вопрос: какой характер носило христианство на Руси времен Владимира?
Гимном радости, необычайной жизнерадостностью и оптимизмом звучат воспоминания о Владимире.
Прославляя «похвалами великая и дивная сотворившего нашего учителя и наставника, великого кагана нашея земли, Владимера», митрополит Илларион, современник Ярослава Мудрого, восклицает:
Кого бо тако бог любит, яко же ны возлюбил есть? Кого тако почел есть, яко же ны прославил есть и вознесл? Никого же!
Ему, Владимиру, великому кагану, поют славу русские люди, ему, который «колико добра сотвори Руссьтей земли, крестив ю». «Сего бо память держат русьтии люди, поминающе святое крещение». Его, Владимира, чтут и к нему обращают свои взоры «новые людье» — христиане.
Идущие от времен Владимира представления о мире, о боге, о христианстве, о людях, о Руси, отразившиеся в древнейших источниках (летописи, «Житиях» Владимира, «Памяти и Похвале», «Слове о законе и благодати», «Толковой Палее»), чужды монашеского аскетизма и отрицания мира, сует «мирской» жизни, земных