Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

объятия, откатились назад. Выше по дороге послышался конский топот, возбужденные голоса людей, визг и ржание испуганных лошадей, но и они умолкли, попрятавшись кто куда от жуткого монстра.

Чудовище и вправду было ужасно. Бесформенная темная масса клубилась и источала смрадный запах горелой плоти. Иногда из этого сгустка появлялась пара когтистых лап, но любая форма, которую обретало существо, была недолговечна и распадалась на частицы, что снова втягивались в движение и пульсацию, связанную не то с ритмом дыхания, не то с биением сердца. Змея стояла перед ним, невозмутимая и спокойная, внимательно рассматривая незваного гостя. Потом сделала резкий шаг навстречу, переступив невидимую границу. Ниява вскрикнула и уткнулась лицом в плечо Сокола. Чудовище прянуло назад, расплывшись в разные стороны, на миг обнажило угольно-черный лик с огромными бельмами глаз, полных муки и отчаяния. Змей же увидел слепящий сгусток белого света, внутри которого корчилось изломанное существо, вывернутое наизнанку безудержной, распирающей его силой. Олга узнала нелюдя и сделала еще шаг.

Что произошло с тобой, несчастный изгой? Почто сорвал все печати?

Шипящая, словно горящая смола, масса нависла над маленькой женской фигуркой, готовая вот-вот поглотить ее.

— Välkommen, Helg, son till Ingrid. Vad söker här, typ av förrädare?56

Ком сжался, как от сильного удара, потом припал к земле, начал стлаться вдоль дороги, взметая тучи пыли, медленно и будто с большим трудом вылепляя форму невиданного крылатого существа. Лицо вновь возникло из вытянутого отростка прямо перед самым носом Змеи, на этот раз слепое и искаженное страшной гримасой.

— Помоги мне, умоляю…

Звук был подобен треску прогорающих поленьев. Еще несколько мгновений, и форма стала терять четкость линий, лицо перекосило уж совсем отвратительной гримасой, и в эту самую секунду Змея погрузила руки в кипящее марево, ухватив страховидло за хребет. Монстр взвыл и заметался, как птица, пойманная за ноги: то пластался и бил Змею огромными своими крыльями, оставляя на теле ожоги, то свертывался в клубок, и Олга исчезала внутри смертельного кокона, но не надолго — существо не могло поглотить то, что было больше его по силе и единой с ним природы. При этом вся эта масса завывала, кричала, визжала, шипела, рычала так, что сосны да березы ластились к земле, а люди валились с ног. Внезапно буйство прекратилось, раскалившийся докрасна кокон стал остывать и осыпаться на дорогу белыми хлопьями пепла, потом с легким хлопком развалился на части, обнажив нагого, тощего и израненного мужчину, судорожно вцепившегося в запястья Олги, что держала несчастного за шею. Змея безотрывно смотрела в широко раскрытые алые зенки, покуда и этот огонь не погас, сменившись привычной бездонной чернотой лисьих глаз. Нелюдь разжал пальцы и безвольно обвис на Олгиных руках, которая тут же бережно опустила Лиса на землю и сама присела рядом, уложив кудлатую голову на колени.

— Tack, Helga…57— и нелюдь, устало опустив веки, потерял сознание.

* * *

— Ольга Тихомировна, — я чуть слышно окликаю ее. — Олга, ты меня слышишь?

Усмешка скользит по ее губам, но глаза все так же не видят реальности.

— Слышу, Белян, — она смигивает свою задумчивость и обводит золотым взглядом собравшихся. Все ее дети, кто есть в доме сегодня, собрались послушать историю своей матери: Родимир Сокол, занявший второе и последнее свободное кресло, Ниявушка, кошкой свернувшаяся на коленях у старшего брата, Вольга Волк, облокотившийся на спинку того же кресла, богатырь Ставр Медведь, подпирающий могучей спиною косяк и тем самым преграждая путь всякой как видимой, так и незримой силе, рядом с ним молчаливый Ярополк Еж — щуплый и невзрачный на вид, но неимоверно умелый боец, у шкапа Пересвет Рыба, рассеянно перелистывающий книгу, что лежит в его руке вверх тормашками, на подоконнике особняком восседает гордый Томил Ящер со всегдашней своею презрительною маской на красивом, будто списанном с Олгиного, лице, а у самых ног Великого Духа, прямо на полу, сложив по-такарски ноги, сидит последыш, зачатый в последнюю ночь любви моего брата и Змеи — Богдан Ворон, Данька Воронок, печальный музыкант и художник, святой и безумный мастер-дитя, вечный ребенок на груди своей матери.

— В твоей комнате тесновато, Мякиш, — пытается отшутиться хозяйка, оглаживая смеющегося Даню по черным кудрям. Мякишем детишки, ученики деревенской школы, прозвали меня, своего старого учителя, за цвет волос.

— Говори, мама, мы тоже хотим услышать, — голос у Богдана невероятно красив и благозвучен, словно ручей по весне. Как же похож этот мальчишка на Лиса, слов нет! Как отражение в зеркале, вот только зеркало кривое. Косоглазый да нескладный, будто разлаженный механизм, угловатый в движениях и речах, так и хочется дернуть там, вставить здесь — и будет молодец, каких мало. Ох, и досталось же ему в тот злополучный день — первый день его жизни!

— Говорить? А что говорить-то?

— Зачем помогла изгою? — крепко невзлюбил Родим йока. До сих пор готов выклевать ему глаза, только случая не представлялось. Ольга морщится, как от зубной боли. Ей тяжела неприязнь сына.

— Он впервые попросил о помощи… искренне. Я не смогла ему отказать.

Она немного помолчала, прикрыв глаза рукою, потом продолжила:

— Я сидела на крыльце, неподвижная как статуя, застывшая в своих чувствах. Вокруг была пустота и внутри была все та же пустота. Сказанные всего пару часов назад слова Дарима: “Не ищи мне подобных. Тот, кто нужен тебе, всегда будет рядом,” — звенели в мозгу, как одинокий колокол в пустыне. Я повторюсь, но мне до сих пор не хочется верить, что он говорил об Изгое. Вокруг суетились люди, задавали вопросы, заботливо интересовались моим здоровьем, я же отвечала односложно, не вникая в суть, а иногда и вовсе не понимая, что у меня спрашивали. Потом наступила ночь, и я забылась.

Одиночный рассказ незаметно перерос в слаженный диалог. Там, где секунду назад умолкла Змея, в разговор вливается Сокол:

— То, на что подговорила меня сестра, было безумным и противным всем моим убеждениям. Я ненавидел Лиса, считал его причиной гибели моего отца, но слова Нии: “Не откажи папеньке в последней его просьбе” подействовали на меня, как заклинание. Йок был легок, как перышко, будто действительно выгорел изнутри. Мне не составило большого труда перенести его в чистую комнату, где лежало тело отца.

— Думаю, эти события отнюдь не совпадение — отец будто ждал Лиса. Умри он чуть раньше, ритуал был бы невозможен, — Волк говорит спокойным и рассудительным тоном. Застывшее сердце в груди у серовласого красавца. Медведь грубо обрывает рассуждения брата:

— Лёга, заткнись!

Ниява словно не замечает стычки младших, ее голос ровный,