Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

…Кошурниково. Полдень. Прозрачный перезвон капелей. Веснушчатый парень в треухе перетаскивает от дороги к фундаменту нового дома кирпич, который он считает своим и за который может дать пощечину, потому что кирпич все-таки общий.

Масленица. Костры. Меч

Провожают здесь зиму расплесканным будоражным весельем. Жгут громадные шипучие костры, ходят из дома в дом семьями, вкусно едят, поют, радуются весне, которая пока что угадывается только в середине дня, когда солнце плавит прозрачные сосульки.

Масленицу меня пригласил отпраздновать Иван Ковалев, главный инженер тоннельщиков.

В тот вечер я познакомился со многими его друзьями. И что греха таить – разные люди по-разному праздновали Масленицу.

Были и такие, кто к концу вечера и лыка вязать не мог, переусердствовав в количестве поднятых тостов во здравие красавицы-весны.

Человек, сидевший рядом со мной за столом, – высокий, очень спокойный.

На голове у него – фронтовые шрамы, а уши оттопырены – и в этом что-то неизбывно детское и в то же время задиристое. Человек этот веселился вровень со всеми, пел голосистей, задушевней многих.

Шутил так, что все мы смеялись до упаду, он умел вовремя положить свою руку на руку товарища, чрезмерно часто тянувшегося к чарке, он был неким стержнем нашего праздничного стола.

Это чувствовалось, и поэтому все к нему тянулись, а он шутил, веселился, пел, рассказывал великолепные истории – словом, по определению Зураба Топурии, был самым настоящим тамадой.

В конце вечера я спросил Ивана Ковалева:

– А кто он?

– Меч, – ответил Ковалев. – Наш бригадир коммунистического труда. Он и там такой. – Ковалев кивнул головой туда, где рыли Каспийский тоннель. – И здесь. – Он показал глазами на стол. – Меч – всюду Меч.

На следующий день я видел, как Меч руководил бригадой. Его работа была так же весела, спокойна, тщательна и добротна; он был здесь таким же стержнем, к которому тянулись все, как и вчера за праздничным столом.

…Это очень здорово, но, к сожалению, так бывает не всегда: глядишь, на работе человек – орел, а за праздничным столом – мокрая курица. А Михаил Меч, как здорово сказал Ковалев, – всюду Меч: и в радости стола, и в радости труда. Здорово это? По-моему – очень.

Зарисовки с натуры

С первым из них мы с Толей Костиным встретились в кузове попутной машины, шедшей из Кордова в Каспу.

Он – взрывник, возвращался из кордовского штаба взрывников на трассу. Был он очень молод и очень сердит.

– Ты что, дружище? – спросил его Костин.

– Ничего, – в сердцах ответил парень и отвернулся.

С полчаса ехали молча. Вдруг, придвинувшись к Костину, он спросил:

– Ты мне объясни, секретарь, гагановцем у нас каждый может быть или только по специальностям?

Толя опешил. Парень усмехнулся и сказал:

– То-то и оно, что по специальностям. Я вот взрывник, я под уставом хожу, под единым правилом безопасности. Бригады у меня нет, я в одиночку рву, понял? Пришел к начальству, попросил: «Пустите, говорю, где труднее, чтобы к Гагановой приблизиться». А они: «У взрывника всюду трудно, иди обратно, не дури, рви свой гранит».

Толя Костин засмеялся и сказал:

– Точно, не дури. Хоть ты в коммунизм с динамитом входишь, но тебе там тоже почет будет, как Вале. У тебя не станок под рукой, а гибель. А ты эту гибель на жизнь обращаешь. Так что, я полагаю, ты тоже гагановец, если только рвешь на всю железку. Как думаешь? – спросил Толя меня.

– Я думаю, гагановец, – сказал я.

Взрывник долго изучающе рассматривал нас, а потом зло махнул рукой и отвернулся.

А машина мчалась все дальше, мимо огромного, ревущего, смеющегося, громыхающего фронта работ…

…21 января 1960 года. В Кошурникове ударил мороз: 54 градуса ниже нуля. Воздух, густой, стылый, аж трещал, единоборствуя с холодом. Мороз властвовал в Кошурникове: на улицах не было ни одной живой души, все сидели в домах около печек, раскаленных докрасна.

Топили беспрерывно, дрова катастрофически шли на убыль. К завтрашнему дню могли остаться без дров столовая, детсад, ясли, клуб, общежитие.

Первым из дому вышел секретарь комсомольского бюро, мастер Михаил Воротников.

Он не бежал по улице, чтобы люди не подумали: «Сдрейфил секретарь». Он шел неторопливо и спокойно.

Перед входом в общежитие он задержался и немножечко дольше, чем нужно было, отряхивал веником валенки.

Потом он вошел к ребятам и сказал:

– Сегодня никто не работает. А дров в поселке с гулькин нос. Если завтра будет такой же мороз, дров не останется вообще. Кто пойдет в тайгу добровольно?

Ребята неторопливо закурили, покашляли, быстро посмотрели друг на друга. Первым поднялся член комитета комсомола тракторист Эдик Зайков.

За ним поднялись остальные. Никто не говорил красивых слов о мужестве. Вообще никто ничего не говорил. Просто вышли из дому, сели в машину и поехали в тайгу и заготовили дров.

И в яслях, в клубе и в столовой было и завтра тепло так, как будто никакой пятидесятиградусный мороз не рвал воздух, не ломал стволы деревьев и не делался сухим и хрустящим, как пережженный черный сухарь.

Это ли не лучшая иллюстрация к девизу: «один за всех»?

Этим «одним» здесь были комсомольцы Воротникова, а «всеми» – жители Кошурникова, замечательного поселка строителей, взрывников и шоферов – дерзостных землепроходцев, отважных мечтателей, вдохновенных творцов.

Комсомольцы головного ремонтного поезда 38 создали свою футбольную команду. Ответственная встреча была назначена на воскресенье.

В Кордове, где жил центр нападения, в субботу задержались с работой. Был аврал, в общежитие вернулись поздним вечером. Ни одной машины около чайной – своеобразного перевалочного пункта – уже не было.

Что делать? Центр нападения мог бы лечь спать, и его совесть перед товарищами по команде была бы чиста.

Но центр нападения не стал ложиться спать. Он выпил чая, съел два бублика с маслом и отправился в Курагино пешком. Он прошел по тайге 60 километров за ночь и утром вышел на футбольное поле. Он забил два гола.

Ответственная встреча была выиграна. И тогда форвард ушел к реке, постелил пиджак, лег и уснул. Он проспал семь часов кряду. Открыв глаза, он увидел незнакомого шофера, который сидел неподалеку и удил рыбу.

– Ты что? – спросил форвард.

– А ничего, – ответил шофер. – Тебя жду. В Кордово еду. Мы попутчики. Ты, между прочим, здорово бьешь с левой.

Шофер поднялся, взял двенадцать ершей, нанизанных на прутик, бросил их в кузов и сел за руль.

– Айда, – сказал он, – а то поздно. Я тебя часов пять уж караулил…

– Откуда узнал, что я