Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917 - Альфред Нокс

Полковник Энгельгардт доложил о происшествии Временному комитету Думы, все члены которого, включая А.И. Гучкова, категорически высказались против такого приказа, так как считали, что подобные вопросы не должны решаться в спешке.

Через некоторое время к полковнику Энгельгардту обратился один из членов Совета рабочих и солдатских депутатов в солдатской форме (с ним полковник не был знаком лично) и предложил ему как председателю Думского комитета принять участие в работе над приказом, который регулировал бы на новой основе взаимоотношения офицеров и солдат.

В ответ на сообщение полковника Энгельгардта, что Временный комитет Думы считает создание такого приказа преждевременным, член Совета вышел со словами: «Тем лучше. Мы напишем его сами».

Министр В. Львов, депутат Думы и обер-прокурор Синода, заявил, что 15 марта он находился в здании Думы в одном помещении с Гучковым, Милюковым и Керенским, когда вошел член Совета рабочих Соколов и показал приказ № 1. Соколов попросил, чтобы приказ распространили среди членов правительства. Гучков просмотрел приказ и заметил: «Пока я жив, это не подпишу», после чего вышел из комнаты. Милюков выразил такое же мнение и добавил: «Если вы желаете это распространить, то сделайте это сами». Львов выразил жесткий протест. Керенский хотел остановить его и вышел с Соколовым в другую комнату, чтобы попытаться смягчить эффект от резкого выступления Львова.

Эти два свидетельства из разных источников продемонстрировали, как солдаты, не удовлетворенные ответом Думского комитета, обратились в Совет, представители экстремистского крыла которого при отсутствии членов исполнительного комитета, которые тогда находились на консультации в Думском комитете, с точностью выполнили требования солдат.

Приказ не только исключал возвращение солдат петроградского гарнизона к дисциплине и исполнению своих служебных обязанностей, но после того, как документ был размножен в миллионах копий, стал своего рода индульгенцией, оправданием трусости и анархии во всех армиях на фронте.

Во время моего очередного визита в Думу 15 марта я заметил, что все офицеры находятся в подавленном настроении. Они жаловались на то, что невозможность для людей чести сразу же выступить вместе с солдатами, затем задержка в Думском комитете с принятием решения относительно статуса офицеров, а потом и принятие пресловутого приказа № 1 сделало их положение невыносимым.

Я на минутку встретился с Родзянко и высказал ему свои опасения в том, что события принимают такой оборот, что ставят под сомнение возможность продолжения войны. Он ответил: «Мой дорогой Нокс, вам не следует волноваться. Все идет нормально. Россия – большая страна, она может одновременно выдержать и войну, и революцию».

Было точно сказано, что Россия большая и неповоротливая страна, и это только усугубляло положение. В Петрограде располагалось около 219 тыс. фабричных рабочих и примерно 115 тыс. взбунтовавшихся солдат, а всякого рода «интернационалисты» всеми путями день и ночь пытались поджечь этот горючий материал. В то же время массы народа в деревнях были абсолютно нечувствительны к этому.

Распространялись листовки, где призывали к убийству офицеров. Вечером 15 марта дальнейшие перспективы представлялись в самых черных цветах.

Родзянко ожидал, что император подпишет манифест, гарантирующий конституцию и право Думы избирать правительство во главе с князем Львовым. Министром иностранных дел становился профессор Милюков, а министром юстиции – Керенский. Великие князья Михаил и Кирилл уже поставили свои подписи под манифестом. Тут вмешался исполнительный комитет Совета, и примерно в три часа дня 15 марта Думский комитет вынудили согласиться с решением, согласно которому император должен был отречься от престола, а великий князь Михаил становился регентом при царевиче.

В Псков отправилась делегация октябристов в составе Гучкова и Шульгина, где они должны были сообщить это решение императору. Император отрекся от престола в пользу своего брата великого князя Михаила и за себя, и за царевича, так как считал решение обязательным и для себя, и для сына. Князь Львов назначался председателем Совета министров, а великий князь Николай Николаевич – главнокомандующим.

В тексте отречения императора, последнем подписанном им официальном документе, говорилось: «Судьба России, честь нашей героической армии, счастье народа и будущее нашего возлюбленного Отечества требуют продолжения войны до победного конца любой ценой. В эти дни, когда решается судьба России, мы посчитали за долг облегчить судьбу нашего народа, сплотить его и направить все силы народа на скорейшее достижение победы. Посоветовавшись с Думой, мы посчитали необходимым отречься от трона Российской империи и сложить с себя высшую власть. Не желая отделять себя от своего любимого сына, мы передаем право наследовать трон нашему брату великому князю Михаилу Александровичу, даем ему свое благословение взойти на трон Российской империи».

Императрица в это время находилась в Царском Селе, куда через несколько дней прибыл и император. Ее дети в это время опасно заболели. Новости дошли до нее через великого князя Павла. Став случайным свидетелем, близкий друг семьи позже рассказала, как императрица вошла в комнату, где она находилась вместе с одной из великих княжон, и, взяв ее за руку, проговорила: «Он отрекся», а потом добавила: «Луи, все повторяется!»

Как муж и отец Николай II был идеальным человеком. И если ему не удалось правление, то еще более знаковая неудача его последователей доказывает, что управлять Россией – нелегкая задача[54].

Весь вечер 15 марта продолжался спор между Думским комитетом и исполнительным комитетом Совета, в результате которого победила республиканская пропаганда. В полдень 17 марта вышли листовки с манифестом великого князя Михаила, подготовленным Львовым и Керенским, где Михаил отказывался от трона, если только его не призовут туда в результате всеобщего голосования.

В это время был объявлен список членов первого Временного правительства. Туда, несомненно, входили самые выдающиеся общественные деятели новой России, и их верность союзническому долгу не вызывала сомнений. Премьер-министром и министром внутренних дел стал князь Львов, который был членом Думы еще первого созыва и председателем главного комитета Всероссийского Земского союза и, безусловно, имел достаточные навыки управления. Министром иностранных дел был назначен Милюков, который до того, как войти в правительство, являлся профессором Московского университета и лидером партии кадетов в III и IV Думе, хороший оратор, смелый человек, эрудит и убежденный сторонник империалистического развития России. Министром юстиции стал Керенский, член партии социалистов-революционеров, депутат Думы от Саратова, идеалист и, безусловно, патриот. Гучков получил пост военного министра и временно – морского министра. Когда-то он вместе с бурами воевал против нас в Южной Африке. Являясь лидером октябристов в Думе, он был убежденным сторонником военных реформ, а во время этой войны возглавил Военно-промышленный комитет, что-то вроде неофициального министерства вооружений. Терещенко получил портфель министра финансов.