Тайна трех государей - Дмитрий Миропольский

Мунин выпросил-таки оружие у Одинцова и с грозным лицом упирал в бок Салтаханова трофейный «стечкин». Ни Мунин, ни Салтаханов не знали, что патроны из обоймы Одинцов на всякий случай вытащил.

В багажнике «лендровера» генерал очень кстати оставил большую армейскую аптечку. Одинцов в ней порылся; принял нужные таблетки, чтобы скорее очухаться, и выдал Мунину с Евой. Пара шприцев с антидотом, найденных у Псурцева, израильтян спасти уже не могли, зато пригодились Салтаханову: он хватанул остатков газа, когда с него сорвали маску.

Печка жарила вовсю, но свежий воздух для отравленных сейчас был важнее тепла. Одинцов опустил стёкла, высунул нос наружу, несколько раз глубоко вдохнул и обратился к Салтаханову:

– Так с какого перепугу ты генерала завалил, а?

– Ствол вообще-то можно убрать, – покосившись на Мунина, проворчал Салтаханов…

…и поделился некоторыми соображениями, которые помог сформулировать противопожарный душ.

За всё время, пока Салтаханов контролировал связь, Псурцев ни разу ни с кем не совещался и все решения принимал самостоятельно. В том числе – насчёт поездки в бомбоубежище. То есть товарищ Третий не согласовал операцию ни с товарищем Вторым, ни с товарищем Первым. На захват Ковчега он решился по собственной инициативе.

Про то, что Псурцев на пару с Салтахановым штурмовал убежище, провёл газовую атаку, уничтожил полтора десятка человек и ненадолго захватил-таки Ковчег Завета, никто не знает. О прежних действиях генерала тоже никому не известно: по его приказу вчера ликвидировали Арцишева, посвящённого в детали операции; записей было велено не делать, и академиков Псурцев использовал втёмную – так же, как Салтаханова.

Генерал оттёр от Ковчега президента Интерпола и заключил какой-то договор с Вейнтраубом, у которого своих ассистентов хватает. Слишком осведомлённый офицер генералу с миллиардером ни к чему. Псурцев уже подставил Салтаханова с убийством учёных и наверняка собирался списать на него другие трупы, сколько бы их ни было. А значит, жить Салтаханову оставалось до тех пор, пока Ковчег не попадёт генералу в руки…

– Бедняга! Тебя, оказывается, жалеть надо, – съязвил Одинцов.

– Не надо. Но академики меня будут искать так же, как и вас, – Салтаханов снова покосился на грозного Мунина. – Понятно же, что я теперь с вами, а не с ними.

– Ничего не понятно, – возразил Одинцов. – С нами ты случайно, а с ними всю дорогу. Скажешь, что труп генерала – это моих рук дело, и они тебе поверят, ты же герой! Ещё чуть-чуть, и меня бы прикончил.

– Он спасал себе жизнь от тебя, – вмешалась Ева. – А сначала спасал нас.

– Он оба раза себя спасал. И в генерала пальнул, когда тот собирался его пристрелить.

– Нет. Сначала мозг делает решение, потом человек его понимает. Мозг работает раньше на тридцать секунд. Это очень много. Салтаханов давно хотел стрелять, просто не сразу знал.

Одинцов сердито уставился на Еву, а Мунин заговорил, по-прежнему упирая пистолет в Салтаханова:

– Может, он просто подумал хорошенько? Прусский король Фридрих говорил, что если бы солдаты начали думать, ни один не остался бы в строю. Вот и Салтаханов тоже…

– Слышь, ты! – возмутился Салтаханов и тут же получил тычок стволом в рёбра.

Ева подхватила мысль историка.

– Я не знаю про Фридриха, я знаю про Айнстайна. Если метод привёл к проблеме, надо менять метод. Проблему не решить иначе. Надо думать по-новому, а ты думаешь, как раньше. Это неправильно.

– Эйнштейн был мужик башковитый, крыть нечем, – криво усмехнулся Одинцов. – Сговорились тут все, да?

– Ко мне на днях дед приезжал, – выпалил Салтаханов: генералу он об этом не докладывал, чтобы не подставлять старика и самому не объясняться насчёт контактов с Моссадом. – Его этот из дому вытащил… Владимир. И про Ковчег ему рассказал.

Одинцов смотрел исподлобья.

– Зачем?

– Наверное, ко мне хотел подобраться. Думал, что я никого слушать не буду, а деда буду. Нас так воспитывают. Дед у меня фронтовик, между прочим, Герой Советского Союза. Я послушал, – Салтаханов опять зыркнул на Мунина. – Пусть он уберёт пистолет!

– Убери, – велел историку Одинцов, который вернул себе два ПСС и добавил к ним Glock, отнятый у Салтаханова. – Я присмотрю.

Мунин с неохотой выполнил команду, и Салтаханов, как на духу, выложил троице дедовы слова, мучившие его последние дни. Рассказал про нохчи – потомков Ноя. И про кодекс чести настоящего чеченца. И про странные отношения с евреями. И про ислам, принятый напрямую от пророка Мохаммеда…

…и про то, что Ковчег нельзя отдавать в одни руки, чтобы не начались манипуляции и международный шантаж. Общую святыню надо вернуть человечеству. Одновременно – всем. К тому же только так Одинцов и компаньоны смогут покончить со своими проблемами: если отдать Ковчег кому-то одному – остальные будут, мягко говоря, недовольны. С печальными последствиями для троицы и Салтаханова в придачу.

– Ежу понятно, – сказал Одинцов. – Отдаём всему человечеству, не вопрос. А не подскажешь случайно, как?

Салтаханов промолчал.

– Надо в интернете распространить информацию, – подал голос Мунин. – В социальных сетях народ моментально реагирует. Любая новость за минуту разлетается. Опубликуем фотографии Ковчега, отправим на телеканалы…

– …соберём тучу лайков и будем ждать санитаров из дурдома, – закончил Одинцов. – Только академики раньше приедут. И новость протухнет через полчаса. У сетевого народа мысли в голове долго не живут… Ева, а что говорит наш друг Паррондо? Кого и кем теперь уравновешивать?

Ева пожала плечами и поправила сползавшую куртку.

– Владимира нет, – сказала она, – есть Вейнтрауб и академики. Но у них нет генерала.

– Стоп! – Одинцов с прищуром глянул на Салтаханова. – Ты хвалился, что Псурцев последние двое суток только через тебя приказы отдавал. Так?

– Так, – Салтаханов поправил гарнитуру в распухшем ухе.

– И они вдвоём с Вейнтраубом отодвинули от Ковчега президентшу, – задумчиво продолжал Одинцов. – Значит, её можно придвинуть обратно, если… Как по-твоему, Салтаханов, если ты ещё за генерала покомандуешь, сколько мы продержимся?

* * *

За полночь по петербургскому времени Жюстина де Габриак не спешила возвращаться в отель. Организаторы ассамблеи Интерпола нашли, чем порадовать гостей со всего света. Для гулянки в честь окончания форума целиком перекрыли улицу Рубинштейна – от Невского проспекта до Пяти углов. Начальник российского бюро с гордостью сообщил зарубежным коллегам:

– Здесь всего пятьсот метров, на которых к вашим услугам около шестидесяти баров и ресторанов. Такой плотности нет больше нигде в России!

И добавил:

– А может, и в мире.