Апокриф - Владимир Гончаров

— Что-нибудь с отцом?

Ямари испуганно замахала рукой и торопливо заговорила, успокаивая пугающе изменившегося в лице сына;

— Нет, нет, нет! Что ты! С ним все в порядке! Все в порядке!

— Но ведь что-то случилось? Я же чувствую! — несколько успокоившись, продолжил расспросы Острихс.

— Видишь ли, сынок, у нас неприятности… У отца на фабрике был пожар. Счастье, что никто не пострадал. Да и пожарные приехали быстро. Однако, ущерб большой. Одного материала сколько пропало! Не столько от огня, сколько от воды…

«Могут быть неприятности…» — тут же вспомнил Острихс. — Ясно. Это меня, таким образом, подгоняют. Чтобы и подумать не смел, будто все может ограничиться словами. Дальше может быть только хуже. Однако, в любом случае нужно дождаться отца. С мамой такое обсуждать — страшно подумать!»

* * *

Отец вернулся домой, можно сказать, ночью. Он выглядел усталым и, разумеется, расстроенным. Пожар, случившийся на собственном предприятии, сам по себе достаточное основание для огорчения, а тут еще масса сопутствующих ему самых неприятных и нервирующих административных присовокуплений: протоколы, объяснения, заявления… Это, не говоря уже о дополнительных расходах, сколь непредвиденных, столь и неизбежных.

Тем не менее, Фиоси не был в трансе или в панике. Человек спокойный, очень практичный и предусмотрительный, он всегда имел ввиду, что прожить жизнь, никогда ничего не потеряв, практически невозможно. Есть утраты, которые нельзя компенсировать ничем — собственная смерть или смерть близких и любимых, уход физического или душевного здоровья, лишение свободы… А есть такие, в основном, материального, имущественного свойства, — от которых в той или иной мере можно заслониться или смягчить их последствия разумными предварительными мерами: какой-нибудь, там, заначкой «на черный день», наличием запасного жилья, готовностью и умением сменить род деятельности или профессию, страховым полисом, наконец… Никогда не гоняясь за высокими доходами, что требует известной меры риска, Фиоси всю свою жизнь тихонько существовал в социальной нише мелкого предпринимателя с неясной перспективой когда-нибудь дотянуть до среднего. Он неторопливо и крайне осторожно вел свой бизнес, не забывая откладывать определенные суммы на непредвиденные случаи, другие — на старость, третьими регулярно подкармливал страховые компании… Такой ультраконсерватизм исключал возможность выбиться в олигархи, но зато полностью отвечал вполне обывательским идеалам отца семейства Глэдди, в основе которых лежали личное спокойствие, мир и неброский достаток в собственной семье, безмятежная совесть в отношениях с обществом и государством. В общем, пожар, уничтоживший часть мастерских, оборудования и материалов, хотя и стал большой и даже очень большой неприятностью для Фиоси, но полной катастрофой это назвать было нельзя.

Фиоси не очень удивился, застав в столь поздний час жену и сына бодрствующими. Более того, он и не сомневался, что домашние будут переживать за него, за его дело, которое их всех кормило, и вряд ли смогут спокойно лечь спать, не дождавшись, пока он вернется.

— Понимаешь, какая ерунда, — делился отец с Острихсом, прихлебывая ночной чай (спать вследствие нервной встряски не хотелось, есть — тоже), — замыкание! Откуда оно взялось? Ума не приложу. Ты же знаешь, как я отношусь к электробезопасности… Но пожарные говорят, что возгорание пошло, вроде, от распределительного короба на складе. А у меня такое подозрение, что какой-нибудь олух мог и сигарету бросить непогашенную. Не из наших, разумеется. Наши-то точно такого не сделают. Но ты же знаешь, — на складе полно разного люда толчется: поставщики, заказчики, экспедиторы… иногда такие бестолковые и безответственные балбесы! Всякое могло случиться. И, что самое странное… Ты представляешь? Пожарная сигнализация оказалась отключена! Какой придурок это сделал? Зачем? Просто в ум не возьму… Найду — убью, наверно! Хотя, конечно, кто сознается? Это, ты знаешь еще счастье, что не ночью началось, а в обед. Вот тут повезло: сегодня старик Фаари обедать не пошел с ребятами… Совершенно случайно, заметь! Вот он-то и почуял запах дыма, пошел проверить, а там уже вовсю горит. Пожарные тоже молодцы, надо сказать, приехали по его вызову моментально. Но, сам понимаешь: огонь, вода, пролив… Убытков… Еще и проблемы со страховкой будут из-за отключенной сигнализации… Долго на ноги будем становиться и в колею входить.

Сказав это, Фиоси обреченно вздохнул и удрученно покачал головой.

Острихс слушал внимательно, все вернее убеждаясь, что пожар этот неспроста, и все отчетливее понимая, под какую опасность он подвел своих родителей, сам того, конечно, не желая. Его давило тягостное чувство необходимости именно сейчас сообщить отцу о существовании еще одной, возможно, гораздо более серьезной проблемы, чем случившееся на фабрике бедствие. Собственно, сам пожар, почти наверняка, являлся лишь составной частью того, во что могла вылиться месть папаши Дрио.

Существовала, конечно, и другая возможность. Ничего не рассказывать ни отцу, ни матери о том, как их сын умудрился перебежать дорогу очень богатому негодяю, и завтра же (а точнее, уже сегодня!) пойти сдаваться на милость убийцы своего друга.

Острихс, наверное, так бы и поступил, если бы ему было не восемнадцать, а скажем, сорок восемь лет, и он успел бы набить себе разного рода шишек, являющихся необходимым побочным продуктом жизненного опыта, а его нравственность уже нашла бы какие-то обходные пути для объяснения самому себе постыдной необходимости совершать мерзости во имя благоразумия. Но в нынешнем его состоянии все в юноше восставало против подобного поступка до такой степени, что темнело в глазах. Его приводила в бешенство сама мысль, что какой-то гад, только потому, что у него много денег и мало совести, чувствует себя в праве помыкать людьми, как собственными рабами. Возникало благородное и отчаянное желание сопротивляться. Но как?! В мозгу пролетали обрывки горячих и злых мыслей, в основном, фантастических, а иногда просто глупых, вроде того, чтобы добыть пистолет и застрелить старую сволочь при встрече, или написать заявление в полицию… Ощущение совершенной невозможности отвратительного альянса, к которому его принуждали грубой силой с помощью подлейших приемов, а также осознание собственного бессилия, толкали Острихса обратиться к родительской помощи, как единственной соломинке, которую он, утопающий во все этом кошмаре, видел перед собою в качестве, пускай самой эфемерной, опоры.

Он все-таки дождался того момента, когда мать, напомнив всем, что «утро вечера мудренее», сама отправилась готовиться ко сну, и одним духом вывалил отцу все, что произошло с ним в течение дня…

* * *

Фиоси в самых общих чертах был в курсе того благого дела, которое его сын с одобрения и при непосредственном участии Хаардика Фантеса сподобился совершить без родительского, правда, благословения. Несколько недель назад Острихс доложил ему, как о свершившемся факте, сюрпризом, можно сказать, что он нашел-таки достойное и без какого-либо морального порока применение своему дару. Одновременно сын с гордостью поведал, что уже в тот же день вечером по телевидению можно будет посмотреть ролик социальной рекламы, а точнее, антирекламы с его участием, должной побудить граждан не спешить разорять себя повальным увлечением игрой в «механических казино». Фиоси ролик посмотрел и нашел пропагандистскую поделку весьма топорной и скучной. «Неужели, это может сработать?» — с очень большой дозой скепсиса спрашивал он сам себя. Зато появилась возможность, при желании, по несколько раз за день видеть сына на экране телевизора, в течение примерно минуты произносящим прописные истины в окружении солидного вида представителей муниципального собрания и духовенства. Что-то подобное, но со своей спецификой, разумеется, крутилось и на радио.