Апокриф - Владимир Гончаров

Автомашина довольно долго катила между обширными и прекрасно ухоженными участками, на просторах которых и весьма большие дома самой разнообразной архитектуры не казались массивными или перегружающими своим объемом природный пейзаж. Потом на какие-то короткие мгновения шофер притормозил на боковом ответвлении дороги перед высокими решетчатыми воротами, автоматические створки которых почти сразу побежали в стороны, освобождая проезд.

Примерно в это время начавший успокаиваться и обретать способность адекватно воспринимать действительность Острихс стал крутить по сторонам головой и оглядываться, пытаясь понять: куда это его завезли? Как-то не так он представлял себе штаб-квартиры учреждений, ведущих суровую борьбу с криминалом.

Прокатив приятно шуршащей дорожкой через широкий луг, украшенный романтическими обломками скал и каким-то зеленеющим даже зимой кустарником, машина остановилась у ступеней приземистого особняка в конструктивистском стиле, прекрасно вписанного в окружающий ландшафт.

Один из сидевших на заднем сидении сопровождающих вылез наружу и широко распахнул перед Острихсом дверь автомашины. Уже стоявший на ступенях Гваар сделал рукой широкий приглашающий жест: «Прошу!»

Острихс уже начинал соображать, что он, пожалуй, погорячился, причислив своих неожиданных «спасителей» к какому-то из официальных правоохранительных ведомств, однако никакой опасности пока не ощущал. А смутная тревога, которая в ином случае была бы вполне оправданной, не могла пробиться через тяжелый эмоциональный фон, захвативший душу молодого человека в последние сутки.

* * *

Папаша Дрио не позволил Диадарио присутствовать на первой встрече с Острихсом.

«Без тебя обойдусь! — строго заявил он дочери, однако, счел необходимым пояснить: «А то еще напугаешь мне малыша раньше времени…» Дочка хотя и была своенравна сверх всякой меры, но воля отца даже ей была не по зубам.

— Проходите, проходите, молодой человек! — с балагурными интонациями в голосе, но даже не тронувшись от спинки своего глубокого кресла, произнес папаша Дрио, завидев Острихса, появившегося в сопровождении Гваара под высокими сводами зимнего сада. Одновременно он небрежно помахал в воздухе перед собою рукой, видимо, изображая нечто вроде жеста, приглашающего гостя занять любое место по своему вкусу.

Гваар пододвинул одно из кресел сзади прямо под колени Острихсу и, ободряюще похлопав его по плечу, пригласил: «Располагайтесь! Без смущения, пожалуйста!» Сам Гваар занял сидение чуть в отдалении, в полуразвороте и к папаше Дрио, и к приглашенному.

Некоторое время все молчали, отчего бульканье искусственных ручьев и трели запертых в клетках птиц показались гостю оглушительными, хотя на самом деле были вполне деликатны и милы. Возможно, такое впечатление было следствием чувства неловкости, которое испытывал Острихс, видевший, что сидящий напротив хозяин особняка (что это именно хозяин, не вызывало никаких сомнений) в упор и совершенно откровенно разглядывает его. Начать разговор сам Острихс не мог. У него не было темы для общения с этим незнакомым пожилым человеком, а кроме того, воспитание подсказывало ему, что начало беседы людей, столь разных по возрасту, должно быть в руках старшего.

— Ну что, малыш, давай обсудим наши дела, — тихим, чуть хрипловатым, не таившим, казалось, в себе никакой угрозы голосом изрек хозяин.

Всем своим заурядным и округлым видом этот человек напомнил Острихсу известного отечественного комика, который всегда с блеском использовал в актерских работах необыкновенный контраст собственной некрасивой и даже дряблой какой-то внешности с поразительной силы внутренним темпераментом. Кроме того, Острихса неприятно покоробило обращение «малыш», но как-то осадить много старшего по возрасту хозяина дома, почти старика, он не мог даже и подумать.

Между тем, папаша Дрио не желал как-то специально обидеть или унизить своего нынешнего собеседника. Просто у него — крестьянского сына, получившего самое немудрящее образование в сельской четырехклассной школе, с воспитанием было… не очень. Не имея понятия о такте, он всех почти без разбору называл «сынками», «дочками», «малышами» да «милками». Только равных себе по возрасту и имущественному положению папаша Дрио мог титуловать: «друг ты мой милый» И уж совсем в редчайших случаях, общаясь, скажем, с сильнейшими мира сего, с трудом выдавливал из себя «господина» («госпожу») и «вы».

Поскольку Острихс, находясь в явном затруднении, медлил с ответом на малопонятное предложение «обсудить дела», папаша Дрио счел возможным и даже необходимым продолжить сам:

— Ты ведь здорово огорчил меня, милок! И ты, и этот твой приятель, с которым несчастье случилось… Да сольется его светлая душа с Великой Сущностью!

Острихс решил было, что хозяина, как и его самого, поверг в горе ужасный факт смерти прекрасного человека. Он совершенно непритворно тяжело вздохнул и сумел только убитым голосом подтвердить:

— Да, да, конечно, я даже высказать не знаю, как мне все это… — дальнейшее застряло у него в горле вместе со спазмом.

Со своей стороны, папаша Дрио, тоже совершенно ошибочно вообразил, что его гость против ожидания быстро уловил суть вопроса, и все дело можно будет закончить скоро, легко и к обоюдному удовольствию.

— Ну, вот и хорошо, малыш! — удовлетворенно констатировал он и неожиданно решил, что пора представиться. — Меня называют папаша Дрио… Может, слышал?

Острихс не вращался в тех кругах, где это имя было хорошо известно и поэтому, смущенно покачав головой, ответил:

— Нет, не слышал… к сожалению…

— Это ничего, малыш! — успокоил его папаша Дрио. — И познакомимся, и подружимся, вот только неприятность между нами утрясем…

— Какую неприятность? — удивленно вскинулся Острихс, — Между нами? Я не понимаю!

— Ну, так ты же сам согласился, милок, что огорчил меня! Вот только что! — заявил хозяин особняка, и лицо его стало быстро утрачивать выражение добродушного балагурства.

— Так это я думал… — несколько неуверенно начал вносить ясность Острихс, — ну… что вы огорчились, узнав… ну, в общем, о смерти Хаардика Фантеса.

— Правда?! — как бы изумился папаша Дрио, услышав эти слова, — Ах, ну да, ну да… Огорчился! Еще как огорчился! Только дело не в этом.

Острихс был совсем сбит с толку, почувствовав в словах своего визави почти не скрываемую издевку, а тот, впервые подавшись от спинки кресла вперед и фиксируя собеседника тяжелым взглядом, продолжил:

— Дело в том, что ты, милок, и твой приятель покойный причинили мне ущерб, ни много, ни мало, миллиона на полтора рикстингов. Да и это еще не все! Убытки продолжаются, потому что «игралки» мои по вашей милости работают от силы процентов на тридцать-сорок. Ясно теперь?

Только теперь до Острихса дошло, кто такой папаша Дрио, и что этот тип с внешностью доброго комика пригласил его не на чай с пряниками. Однако, молодой человек не мог сообразить, что нужно сказать в такой ситуации и нужно ли говорить вообще.