Ювенилия Дюбуа - Николай Александрович Гиливеря

Я благодарен тебе за всё это, но есть одно большое «НО». Я устал. Ещё раз повторюсь, я безумно люблю тебя, это чистая правда, но так больше не может продолжаться. Ты вечно злишься на меня, исправляешь меня. Я постоянно чувствую твою злость и катастрофическое раздражение к себе вот такому непутёвому.

Постоянный стресс и твоё бессердечие убивают меня. И знаешь, я хочу жениться, хочу детей, я всё хочу, но не с тобой. Мне больно это говорить, но я дошел до крайней точки терпения.

Твоя грубость и твоё безразличие достигли вершины в моём сердце. И да, наконец, я могу тебе сказать: гори в аду, злобная ты сука! Хотя с таким характером тебя не пустят даже в такое злачное место.

Я пишу это всё и совсем не чувствую боли, только эйфорию от предстоящего освобождения.

Три года рабства! Как я ждал, что ты изменишься, но, увы и ах! Тебе дорога только работа и твоё превосходство над всеми. Желаю тебе счастливо оставаться одинокой (не дай бог кому «повезёт» с тобой) до конца дней. Да и ведь тебе никто, собственно, и не нужен.

П.С.: Я соврал тебе. Нет никакой командировки. Забрал свои вещи (сколько смог), остальное можешь выкинуть.

Не твой Паша

Закончила Даша читать со слезами. Солёные капли обрамляли её щёки и подбородок, оставляя влажные полосы. Из носа свисали бактериальные скопления в противовирусной оболочке (так называемые сопли).

Даша конвульсивно содрогалась всем телом, повторяя навзрыд: «Господи… Паша, Пашенька, дорогой… Ни одной ошибки, ни одной… Боже, как хорошо, как же хорошо написано!»

Счастливая смерть

Андрей устало взобрался на седьмой этаж. Пошарив в сумке с минуту, он достал ключи, начав как-то неумело отворять дверь с номером «103». Замок с трудом поддался. «Надо бы заменить» — промелькнула мысль, которая обязательно забудется до следующего раза.

В нос ударил застоявшийся запах. Давно здесь никто не проветривал. Свет выключен, так темно здесь и как-то страшно. В дальней комнате приглушенно шумит телевизор. В зале без изменений. Жизнь мебели и фотографий с сервизом под стеклом замерли несколько лет назад. Когда-то это была комната мамы Андрея. Она умерла в мучениях от глубокой старости на девяносто пятом году.

Андрей проходит по коридору. Каждый день он проходит по этому коридору, да. Ведь именно там, из дальней комнаты, откуда доносится нарастающий звук телевизора, остался, дорогой сердцу, отец. Кровь от плоти. Надежда в лучшее. Ностальгия. Любовь. Память.

«Отец, это я!» — В полсилы кричит сын, давая о себе знать заранее.

С приближением, звук телевизора становится громче. Дверь немного приоткрыта. Из щёлки мелькает контрастный свет.

Вот он. Прикованный к кровати старик. Благородные черты лица. Густые брови. Он младше своей жены на какой-то молниеносный год.

Никогда он ни о чём не просил. Вплоть до восьмидесяти лет ездил на дачу на своём велосипеде, пропахивал в одиночку несколько соток, ухаживал за каждым кустиком. Только последний год как-то подломил его. Беспристрастный инфаркт, просто механика и выдуманное время, которое невидимым шлейфом позорной мысли вычерчивает тоскливое «пора».

Сестра Андрея живёт в другом городе, а младший брат исчез двадцать лет назад. Андрей один остался у своего отца. И как бы ему не было тяжело приезжать каждый день после изнурительных рабочих смен, для него эти посещения вовсе не крест, а просто любимый отец, без которого…

«Пап, это я, Андрей» — Повторяет он спокойным голосом.

Старик лежит в темноте с закрытыми глазами. Только экранное свечение вырывает его бледные черты без явного контура. Он мирно спит. Вот только грудь не вздымается под исхудалым пледом.

Андрей подходит ближе, включает свет. Легонько так тормошит некогда могучее плечо отца, понимая, что отца больше нет.

Андрей медленно, словно погружающаяся подводная лодка, наполняет лёгкие застоявшимся воздухом, начиная бесцельно ходить по комнате. Необходимо обуздать в себе человека. Помни, это естественный этап жизни. Естественный, но всё же…

Сначала Андрей набирает номер скорой помощи, а затем и полицию. Теперь остаётся только ждать.

Никто не торопится. Через час забирают тело и составляют протокол. На прощание (выходивший последним) фельдшер говорит:

«Дедушке много лет было, остановка сердца. Знаете, от этого, конечно, не легче, но всё же он умер в своей постели во сне. Это редкая и очень счастливая смерть».

Андрей машинально кивает.

Вот он. Его паспорт: Геннадий Семёнович. 1924 года рождения. На фотографии ему ещё только сорок пять лет.

«Прощай, отец…»

Андрей навсегда покидает отчий дом. Теперь нужно выспаться и начать заниматься похоронами.

Как же болит тело! Я промок до нитки. Открываю глаза и вижу пляж. Никого вокруг. Странно. Вот я лежал у себя дома прикованный к кровати, а теперь… мои ноги снова обрели подвижность. Я походу сплю. Да, я читал давным-давно статью… что-то про осознанные сны. Это один из них, я просто уверен, иначе как это ещё можно объяснить? Я не маленький мальчик, чтобы клюнуть на чудо, но и не дурак, чтобы не воспользоваться случаем снова ощутить песок между пальцев. Прекрасное чувство. Как приятно обжигает пятки…

Вдали виднеется дорога. Меня тянет к ней, будто нутро окликает беззвучный голос. Кажется, я мог бы и противостоять ему, но не хочу. Здесь, у дороги, тишина прерывается. Начинает доноситься топот копыт, да ржание лошадей. Одновременно с тревожным шумом надвигаются и тучи над головою. Как же пасмурно, гром и молния!

Прячусь в ближайших кустах. Кто бы это ни ехал — нехорошим несёт с той стороны. Стук копыт стремительно приближается. Точки, мельтешащие некогда вдали, начали приобретать силуэт. Целое стадо бросается галопом во главе с наездниками в доспехах из кожи. Такие явно не приносят мира земле. Их стая почти проносится мимо, как я замечаю пленника на плече у негодяя. Да, зрение не обманывает меня, это девушка! Мне не кажется. Я вижу её лицо… и это лицо мне кажется знакомым. Только вот… Ах, моя Анна! Моя жена. Моя любовь, чей прекрасный лик мне не забыть в веках и странных странствий. Как же так родная получилась, что я нашел тебя в летах, в которых только познакомились с тобою…

Дыхание учащается. Ещё немного, и выдержки не хватит стратегически стерпеть. Как эти животные посмели посягнуть на святое?! Спокойно… Весь конвой проскакивает мимо. И я весь во внимании тяжелых дум о том, как бы мне незаметно проследовать за ними.

Только стоило подумать, как вдруг тело